Борис Кригер - Воспоминания Жанны Кригер

— Что там делать — по помойкам лазить? На базарах фрукты и овощи с пола подбирать?

Много было всяких разговоров. И тогда я сказала:

— Как хочешь, но меня ничто не остановит. Брошу тебя здесь и оставайся со своей Россией!

А он:

— Никогда не поверю, что ты бросишь отца!

— Я его и не бросаю. Захочет приехать — приедет, но мы больше не можем оставаться здесь, неужели не понимаешь, насколько все серьезно?! Или ты хочешь на своей шкуре испытать, что такое еврейский погром?

И он согласился поехать с нами. Подала я документы на выезд, жду вызова из Израиля. С Мишей условились, что как только я получаю вызов, даю ему телеграмму: «Дядя приехал, приезжай!» С тем он и вернулся в Новосибирск. Ждать пришлось долго. Но все–таки я дождалась. Понимаете, жизнь у меня складывалась так, что я не помню, чтобы чему–то обрадовалась. А получила из Израиля вызов — это для меня стало настоящей радостью! Настолько я уже была готова к этому отъезду. Послала Мише условленную телеграмму, он тут же приехал, снял копию вызова и стал оформлять выезд. Итак, мы покинули Россию. Уезжали рискованно. В самом деле, не то что родственников, даже знакомых у нас в Израиле и близко не было. Собираемся. Сосед, хирург, говорит: «Оставляешь своего Юрку? Правильно! Возьми меня! Все буду делать, даже посуду мыть, только возьми!» Друзья наше решение одобрили. Все интересовались, когда отъезд, говорили, правильно делаешь. А с антисемитами я больше не встречалась.

Отправлялись без багажа. Три чемодана — вот и весь наш скарб. Мы, разумеется, не одни решили покинуть Россию. Один наш хороший знакомый, начальник производства, тоже поднял свою семью. А мне надо выбрать место, куда направиться, где осесть с сыновьями. Спрашиваю:

— Ты куда едешь, Феликс?

— В Кирьят — Ям, — отвечает.

А для меня это название ничего не значит.

— Где находится Кирьят — Ям?

— На морском берегу.

Это уже кое–что. Для меня берег моря значит много. Я же столько лет прожила в Туапсе — морячка! И я ему говорю:

— Ну, решено, Феликс, поедем вместе.

Сели в поезд на Будапешт, там побыли несколько дней, а затем — на самолет, и сошли с трапа в аэропорту им. Бен Гуриона. Но еще по дороге в Венгрию сыновья преподнесли мне сюрприз. Оказывается, они собрались жениться! Говорят, что будут вызывать своих девушек. Легко сказать. Но у обеих девушек есть дети, четыре года и пять лет, а кроме того, они не еврейки. И мужа рядом нет, не с кем посоветоваться. И у меня сразу же поднялось давление. Что с ними делать? Не хочу сказать, что я такая уж строгая идише–мама, но хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Как же тут не поднимется давление, если я не знаю, кого приведут мои сыновья? Миша давай меня успокаивать. Традиционные слова: она очень хорошая. Борис молчит, ни слова. Правда, его девушку я однажды видела, но о том, что у нее есть дочка — понятия не имела. Вот с таким расстройством я приехала сюда.

Прилетели. Вышли на трап, а вокруг такой праздник! Нас встречают деятели еврейского агентства Сохнут, какой–то религиозник, тут же стоит и президент страны Шамир. Смотрит он на меня, а у меня давление поднялось под двести. Тяжело, да еще и после перелета. А он почему–то выбрал меня и говорит: «С откуда вы? " Он же из Украины, и выговор у него не русский — украинский. Я назвала город. Он зацокал языком. А тут сразу же телевизионщики налетели, стали снимать, фотографы. В общем, с места в карьер стала я новой израильской звездой. Поговорили мы с президентом, мне стало плохо, идти не могу. Сыновья меня тут же повели в медпункт. Врач померила давление — сто девяносто на сто десять. И говорит: «Я не могу дать вам никаких лекарств. Надо немедля вызвать амбуланс и отправлять в больницу». Ничего себе перспектива: начинать жизнь в новой стране с больницы. Да и на кого я оставлю мальчиков своих? «Какая больница? — говорю, — никуда я не поеду!» Достала свои, советские лекарства, приняла их, немного отлежалась, попила воды. Чувствую, стало полегче. Ну и пошли мы в зал для прибывших репатриантов. А там всякие угощения. Мы хоть поели по–человечески. Голодные же были, потому что в Будапеште нас кормили какими–то концентратами, мягко говоря, не возбуждающими аппетит.

Начали оформлять документы. Ко мне пристали с вопросом: «Где твой муж?» А что я отвечу? Ну, не приехал, что тут поделаешь. «Как это — нет мужа?» — спрашивают служащие. «Да так, он остался в России!» А допытывались так по той причине, что многие обманывали министерство абсорбции и социальное обеспечение. Приезжали вместе, а регистрировались врозь, и таким образом получали большее пособие. Потому что по каким–то не очень умным правилам семейной паре начисляют пособие меньше, чем двум отдельно живущим пенсионерам. Есть такая лазейка, и репатрианты узнали о ней и пользуются, иногда успешно, если обман не раскрыт. Вот и мне не хотели верить, никак не могли признать, что я приехала одна. Вызывали по одному то Борю, то Мишу: «Где отец?» А кончилось все тем, что деньги дали только Мише, а мы с Борисом были вдвоем, я проходила у них, как мать–одиночка. И нам денег не дали, потому что неизвестно, куда подевался Юра.

Уже в аэропорту я поняла, что сделаю глупость, если поеду в Кирьят — Ям. Почему? На севере страны главный город Хайфа. И во все эти кирьяты люди ездят через Хайфу. И я тут же все переиграла и детям говорю: «Едем в Хайфу!» Они удивились оба: «Как Хайфа? Мы же собирались в Кирьят — Ям»? Я им отвечаю: «Море есть и в Хайфе, но, кроме того, там есть и Сохнут, где оформляют документы и куда придется частенько обращаться». Ну, а там развозили всех по желанию. Называй город или поселок — и тебя везут.

И вот мы в три часа ночи приехали к месту назначения. Никого знакомых. Единственный был Феликс, и с тем дороги разошлись. Куда приехали, зачем? И я впервые подрастерялась: «Ребята, — говорю, что делать–то?» Но я ни на минуту не сожалела о том, что выехала из России. Всё стояли перед глазами эти фашиствующие мужики из общества «Память», тщательно разглядывавшие лучи звездочек — одни задницы торчат. А морды — абсолютно лишенные даже признаков интеллекта. Попадись такому в лапы!

Нас вскоре поселили в гостиницу. Деньги есть только у Миши. И он сказал, что будет пока нас содержать. А мы приехали как раз в пору осенних еврейских праздников. Сохнут закрыт, разговаривать не с кем. Положение пиковое. Хорошо хоть поселили в гостиницу и дали поесть. Поели мы, я и говорю: «Ребята, не знаю, что делать». Да и чувствую себя отвратно. Надо ходить по инстанциям, добиваться справедливости, надо в магазин пойти, купить еду, а какой из меня ходок — еле на ногах стою.

Парни взяли инициативу на себя, стали заниматься домашними заботами. Пошли на базар, купили овощей, соки. И уже стало немного веселей. В нашем номере не было кондиционера, но зато был душ. Можно было ополоснуться, прийти в себя. Это был сентябрь 1990 года. В Израиле еще стояла жара. А Хайфа по климату похожа на Тель — Авив. Там идешь, а на тебе одежда мокрая, такая влажность воздуха. И я говорю ребятам, что вся надежда теперь только на них. Я их привезла сюда, а больше ничего не могу. Нет здоровья, и с этим ничего не попишешь.