Эльдар Ахадов - Северные рассказы и повести

И тут ещё одна случайность повлияла на наши дальнейшие планы. За несколько секунд до отлета винтокрылой машины я, оттащив на ближний бугорок часть вещей, не успел вернуться назад, когда, поднимая бушующий снежный ураган вокруг себя, вертолет приступил к возвращению в небеса. Храбрый Рома, всё ещё находившийся на вертолётной площадке, уселся на один из чемоданов верхом и прикрыл собою остававшийся скарб, полагая, что иначе от вертолётного ветра он может рассеяться по чистому снежному полю.

Этих мгновений оказалось достаточно для того, чтобы Роме снова продуло поясницу, которая давала о себе знать и прежде, но все мы надеялись, что пронесёт. Не пронесло.

Итак, первоначально предполагалось, что для проведения измерений на скважине нужно будет поставить на штативах два прибора и включить их, а с третьим на вездеходе достичь четырех определенных точек в тундре, координаты которых нам известны, поскольку это геодезические пункты, именуемые триангуляционными, в виде железных конструкций, напоминающих пирамиды.

На пункте необходимо было включить третий навигационный прибор, засечь время его включения и, отстояв пару часов, выключить. Таким образом, в дальнейшем путем вычислений предполагалось получить необходимые нам параметры по скважине. Ездить с этим третьим прибором должен был Рома, а я — работать с теми двумя, которые мы установим возле скважины.

Теперь же весь план предстояло пересмотреть. Во–первых, из–за отсутствия вездехода пришлось использовать в качестве транспорта то, что предложили здесь, на месте: бульдозер–болотник. Во–вторых из–за болей в пояснице и вибрации при езде в бульдозере Рома искать пункты посреди дикой тундры был не в состоянии. В-третьих, нас привезли вообще не на ту скважину, где нужны были наши измерения, и до той скважины нужно было ещё на чем–то добираться.

Добрались мы туда уже по темноте, поздним вечером. Снежная рыхлая колея, прорезанная по самое днище другими машинами, местами полностью занесенная струями поземки, то и дело вынуждала останавливаться вахтовку, в которой помимо нас со всем скарбом, находилось ещё несколько человек, распределенных на другие буровые, на которые, вероятно из соображений экономии, вертолет в этот раз не заказывался. То враскачку, то давая задний ход, а потом выволакиваясь на десяток метров вперед из очередной снежной западни, машина не столько ехала, сколько ползла, наваливаясь на так называемую «дорогу» всей своей железной массой… Поземка, неустанно змеящаяся от одного до другого снежного края земли, ветер, напрочь забивающий снежной пылью малейшие щели в пассажирском отсеке вахтовки, сломанная печка, ни грамма не спасающая окончательно задубевшие от мороза ноги, — всё это настраивало душу на невесёлый ностальгический лад. Тосковалось ещё и оттого, что ни я, ни мой напарник Рома, так и не имели даже приблизительного представления о завтрашнем дне…

А на следующее утро началась пурга. Вышка буровой, до которой от нашего балка метров пятьдесят, не больше, временами едва угадывалась сквозь белесое холодное пламя ветра. Мелкий пылевидный снег забивал глаза, мешая брать отсчеты по приборам. Нужно было достичь стола ротора, куда вела крутая обледеневшая металлическая лестница. С вешкой наперевес, на конце которой был закреплен отражатель, я после нескольких неудачных акробатических этюдов на лестнице всё–таки добираюсь до места. Следующим местом замера было устье скважины, отметка которой отсчитывается от нижнего флянца колонной головки. По забитой промороженным грунтом решетке настила, под которым зияет пустота земного провала, подхожу туда и становлюсь так, чтобы Рома мог разглядеть вешку и снять отсчет по тахеометру. Прикасаюсь к мрачной толстостенной трубе, уходящей на несколько километров в тёмное чрево земли: не очень приятное ощущение того, что ад где–то рядом…

Установили на определенном расстоянии друг от друга две треноги, на которых теперь несколько дней будут закреплены навигационные приборы. Задача у Ромы сложная и ответственная: каждое утро включать их и каждый вечер выключать, а на ночь ставить на зарядку. С больной спиной это не так–то просто.

К вечеру буря стихла, показалось солнышко, а к буровой подъехали ненцы из общины Тэсидо на двух нартах: круглолицый Семён в тёмных плексигласовых мотоциклетных очках и стеснительный узколицый Еля. Оба в оленьей тундровой верхней одежде — совиках. Рома спрашивает: нет ли у них чего–нибудь интересного, то есть, рыбы или оленьего мяса. Впрочем, насчет мяса это он так спросил, брать не собирается. Ну, как это: у ненцев и нет ничего такого? Еля и Семен переглядываются, улыбаются и согласно кивают Роме.

Наутро меня ждал желто–черный бульдозер с широкими гусеницами (болотник) и здоровенным отвалом. За рычагами худой усатый мужичок. «Александр», — чопорно представляется он мне. А фамилию его тут все знают, вся тундра. Майоров — его фамилия. И потому вся округа кличет его Майором. На северах трудится с юности. Когда–то начинал матросом, ходил севморпутём до Тикси. В советское время работал в этих же местах — в Заполярной экспедиции. Трудился в Бодайбо у старателей. Побывал и на разведке Ванкора. Нам было о чем повспоминать, пока неторопливая наша землеройная машина бороздила из конца в конец местные снежные просторы, исполняя несвойственные ей функции вездехода.

Майор дорогами ездить не любит. Болотник по снегу идет гораздо мягче чем по наезженной колее, где все внутренности наши находятся в перманентно сотрясённом состоянии: нас методично потряхивает так, что нижняя моя челюсть непроизвольно бьёт по верхней, а шарики глаз сами собой прыгают внутри глазниц в разные стороны, аки сбесившиеся зайцы. М-да, Роме с его спиной здесь точно было бы несдобровать.

Навстречу нам желтеет посреди снегов ещё один болотник — бульдозер дорожно–строительного отряда. Бульдозерист с понурым лицом объясняет что–то Саше Майору. Тот кивает головой, мы разворачиваемся перпендикулярно гусеницам дорожника и отвалом, как молотком, методично с разгона лупим по гусянке бедолаги. Ага, получилось. Коллеги скрепляют прощание рукопожатием, и мы отправляемся к поселку дорожников, дабы сообщить о поломке их машины, поскольку раций на бульдозерах нет, а ждать другой случайной машины — неизвестно сколько.

Добираемся через пару километров до поселка дорожников. Поселок пуст. Все вагончики открыты, но людей в них нет. Только жалобно скулящий черный кобель боязливо смотрит на нас возле крайнего вагончика… На снегу примерзшие капли крови. В псину по–видимому недавно стреляли. Через некоторое время откуда–то появляется дизелист: маленький круглый бородач. Он меланхолично выслушивает Майора и приглашает нас на чай. Мы не возражаем хозяину. А собаку, по мнению дизелиста, подстрелили талабайцы, то есть ненцы на местном буровом наречии. Очень они не любят собак в тундре, особенно чужих. Поскольку те начинают охоту за всяческой тундровой дичью, пугают оленей. Ненцы всех предупреждают, чтоб в тундру собак не брали.