Анатолий Андреев - Варвары из Европы

Натали перестала плакать, глаза её прояснились, подобно небу (вот чудо!), — и это сильно облегчило мне то, что я про себя смутно назвал «в-третьих». Я подошёл к ней, устало присел рядом и произнёс голосом изрядно утомлённого путника, возможно, иностранца:

— После того как эти подонки. как эти двое — что на них нашло, о, боже?! — пристрелили друг друга на наших глазах. Не соблаговолите ли вы стать моей женой?

Я заглянул в её глаза — и прочитал там, то, что и рассчитывал прочитать: она, не беря никого в свидетели, также решала для себя дилемму, допустить ли к душе своей тень Германна — или.

Что–то было у меня по этому поводу в моей статье. Но вот что именно?

Я вдруг почувствовал, что напрочь забыл содержание статьи, что оно необратимо утрачено и что писана работа моя другим человеком — не тем, который сидел рядом с прелестной женщиной и готовил им обоим ослепительное в своей уже почти реальности «в-четвёртых».

— Умоляю, не говорите мне «нет», — сказал я, наклоняясь над распростёртым телом ***; правая ладонь покойного также не желала расставаться с оружием. Я шевельнул пистолет — он будто прирос к коже (что я отметил с большим удовлетворением).

Натали внимательно следила за моими действиями.

— Так могу ли я рассчитывать? — смиренно произнёс я, не поднимая глаз.

— Вы просчитались, — был ответ.

Я поднял голову.

Раздался выстрел.

Лучшие романы рождаются из презрения к читателю, не способ–ному их понять.

Натали сидела у себя в комнате, склонив голову над книгой. Опус был забавным, из нынешних новых романов.

Ведь просила же пышногрудую, с атласной кожей подругу Лизу: дай мне почитать что–нибудь из современного, но чтобы для души, то есть такой роман, в котором не было бы мужского умничанья, грязного секса, тяжёлой женской судьбы, трагического конца, а была бы мягкая женская любовь (в идеале — лесбийская), волнующая мелодрама, плавно перетекающая в бесконечный хэппи–енд.

— Не знаю, есть ли такие романы, — отвечала подруга. — Да вот не хочешь ли книжку «Лёгкий мужской роман»? Мой нынешний спонсор держит её на столе у себя в кабинете. Иногда смеётся.

— Значит, там мужской шовинизм.

— С чего ты взяла?

— Мужчины смеются только тогда, когда удаётся унизить женщину.

— Прикольно. А рядом лежит «Для кого восходит Солнце?». Кажется, про любовь. Мне так показалось.

— Давай, тащи.

Книжка оказалась не про любовь, а про идеалы. Повстречала бы автора — выцарапала бы глаза. Какие–то выдумки про жизнь и про людей; читаешь — и чувствуешь себя полной идиоткой, да ещё и грязной гадиной, хотя он, вроде, и не оскорбляет женщин, скорее пишет жуткую правду про мужчин.

И тут случайно выяснилось, что с автором этого романа крутит роман вторая няня нашего самородка, тупицы Павла. Зовут её Эллина. Имя претенциозное, но вместе с тем словно предназначенное для обслуги. Конечно, она тут же начала строить глаза моему ненаглядному муженьку, Жорику, г. ***. Думает, я этого не замечаю. А я о Жорике знаю всё — даже то, чего он сам не знает.

Конечно, придётся проучить эту выскочку (хотя фигура у неё ничего.) — подставить её так, чтобы на всю жизнь запомнила. Вот это будет роман. Мстительность украшает женщину, что бы там ни говорили, а умную женщину — вдвойне.

Самая страшная и эффективная месть — самая простая. До жути примитивная. Надо выставить её воровкой — выйдет дёшево и сердито. Ославлю на всю вселенную. Украдёт у меня, скажем, колье: я же вижу, как у неё блестят глаза при виде этих переливающихся каменьев. Вот я и подброшу ей «лучших друзей девушек» (которые, кстати, неплохо бы гармонировали с блеском её жадных глазищ).

Завтра Жорик укатит со своей Лялькой на уик–енд (пусть потешится — мне же меньше забот) — чем не шанс?

Попрошу её побыть «хозяйкой» на пару часов; как раз в это время колье исчезнет и найдётся в её сумочке (всё будет со свидетелями, само собой: охранник явится по специальному сигналу, не раньше). Жорик (он что–то сердит последнее время) разберётся быстро, Эллина это знает; поэтому станет умолять не выдавать её. Взамен я потребую доказательств неверности своего супруга (хотя и устного её признания будет — за глаза). И этот факт я также задокументирую. В результате в руках у меня окажутся и он, и она. В принципе, я уже хоть завтра могу требовать развода; а могу выждать ещё, когда он всерьёз распустит руки (спровоцировать его — раз плюнуть). Пара синяков — пара пустяков; но зато развод по самому выгодному сценарию для меня будет обеспечен.

Эллина, как и следовало ожидать, легко согласилась заменить хозяйку.

Однако эта девка переиграла Натали — та просто не ожидала подобной прыти от няни. Они, словно подружки, по просьбе Натали поднялись в её спальню под невинным предлогом — примерить колье под новое платье. «Простушка» Эллина сначала даже отнекивалась. А потом.

Потом разыгралась трагедия. Наручники, насилие, унижение (а у Эллины самым волнующим местом оказалась грудь, да, грудь!). Конечно, у Натали были свои козыри (например, пистолет, предусмотрительно положенный под подушку (до него, слава Богу, можно было дотянуться!), подслушивающее устройство); но в целом, надо признать, ситуацию контролировала Эллина.

Появление и поведение Гомера было приятной неожиданностью. Казалось, он ведёт себя так, будто герой его книги заглянул в её спальню. Но потом всё встало на свои места: мужчина, как и следовало ожидать, оказался типичным мужланом, умолявшим её о любви под дулом пистолета.

Разумеется, она подыграла ему. Незнакомец, которому удивительно шло имя Гомер, наклонился над трупом мужа, давая понять, что у неё нет выхода: или она говорит «да, любимый» — или немедленно падёт от руки трупа–мужа, как он только что на её глазах был добит бездыханной интриганкой. Мёртвые убивают живых: это давно уже никого не удивляет.

Натали рассчитала всё до секунд. Услышав «так могу ли я рассчитывать?», она быстро сунула руку под подушку и вытащила оттуда дорогой револьвер, похожий на безобидную безделушку. Чтобы не пришлось добивать человека вторым выстрелом, чтобы не продлять его агонию, да и самой понапрасну не испытывать отрицательных эмоций — не подпускать к себе смертных страхов, она целилась прямо в голову; но Г омер неожиданно дернул головой и пуля попала ему в горло. Он захрипел и повалился.

Она легко отскочила от батареи на расстояние вытянутой руки и склонилась над ним.

Раздался выстрел.

Тот, кого дамы называли Гомером, лежал на паркете (всё же надо отдать должное: паркетные рейки были подогнаны одна к другой накрепко, и даже не шевельнулись, приняв тело) рядом с ***. Рука Гомера накрыла руку ***, и со стороны могло казаться, что мужчины лежат на спинах, взявшись за руки, и рассматривают потолок, заслоняющий им небо.