Андрей Геращенко - Хут

— Вот он! — вскрикнул чёрт и показал на хозяина остальным.

— Будет тебе подарок, Пятро! От чертей подарок! — закричал ему другой чёрт и закружился на одном месте от радости.

Тут же закружились и другие черти, и поднялась сильная метель. Когда она прекратилась, чертей не было — перед глазами у Пятро был его собственный, засыпанный снегом двор.

Пятро перекрестился и. проснулся. За стенами хаты и в самом деле завывала вьюга. Стены тихо поскрипывали то ли от мороза, то ли ещё от чего, и Пятро порой начинало казаться, что это скрип чьих–то осторожных шагов, доносящийся снаружи хаты. Перед иконами тускло мерцала лампадка, едва озарявшая хату слабым синеватым светом.

Пятро вновь провалился в тягостное полузабытьё, когда одно мгновение как бы бодрствуешь и присутствуешь в месте сна, а в другое уносишься в мир сновидений и грёз, причём оба эти состояния чередуются непредсказуемым и непонятным образом, и человек уже не понимает, спит он или же бодрствует.

Вот будто приоткрылась дверь, и поднявшееся лёгкое движение воздуха погасило слабый, мерцающий огонёк лампадки. В дверном проёме показались размытые, плохо различимые фигуры. Они медленно крались к люльке. Пятро вскочил с лавки, пошарил в поисках лежавшего неподалёку топора и. проснулся. В хате было тихо. Лампадка по–прежнему мерцала синим огоньком. Пятро решил проверить дверь — она была прочно заперта на большую и прочную деревянную щеколду. Открыть её снаружи было невозможно. Всё было, как всегда, но и это странное полузабытьё, и непонятная внутренняя тревога заставляли Пятро быть начеку. Он отыскал топор, положил его у изголовья и прислушался. На улице продолжала завывать метель.

Пятро проснулся от того, что стены вновь стали поскрипывать. Крестьянин взглянул на лампадку, и она вновь погасла у него на глазах. По хате потянуло струёй свежего морозного воздуха. Пятро посмотрел в сторону дверей. Они вновь приоткрылись, и повторился прежний кошмар — в хату, осторожно крадучись, проскользнули три тёмные, плохо различимые фигуры. Пятро хотел схватить топор, но не смог даже пошевелиться. Неизвестные зловещие фигуры направились прямо к люльке, в которой спал младенец. Хозяин попытался вскочить и разделаться с непрошенными гостями, но его старания были тщетными — незнакомцы обступили люльку и принялись что–то делать с младенцем. Что именно — Пятро не мог видеть, потому что непрошеные ночные визитёры закрывали от него люльку спинами.

Наконец они оставили люльку в покое и медленно двинулись в сторону входных дверей. Двое выскользнули наружу, а последний, задержавшись, неожиданно обернулся, посмотрел на Пятро и подошёл к его лавке. Пятро с ужасом увидел, что это один из тех чертей, которые ему приснились.

— Вот тебе подарок, Пятро! От чертей подарок! — хрипло прогнусавил чёрт, довольно подмигнул хозяину и с какой–то злобной, торжествующей улыбкой скрылся в дверях.

Пятро схватил топор и. проснулся. В хате было тихо, лишь за окнами едва слышно завывала пошедшая на спад вьюга. Пятро вскочил с лавки и осторожно пробрался к люльке — Панасик спал безмятежным, спокойным сном. «Приснится же такая дрянь!» — подосадовал Пятро и улёгся на лавку.

Вновь он проснулся от жуткого, нечеловеческого вопля Гали:

— Панасик! Дитятко мое! Родненький мой! Панасик!

Пятро вскочил на ноги и бросился к люльке, возле которой стояла Г аля. Жена в исступлении трясла Панасика и продолжала кричать на всю хату:

— Проснись, родненький мой! Кровинка моя! Проснись! Что же это?! Пятро!

— Тут я — чего ты?! — Пятро, белый как снег, стоял возле жены, полный нехороших предчувствий.

— Мёртвый наш Панасик! Холодный! Мёртвый наш хлопчик! — закричала Галя и подала Пятро завёрнутого в тряпки младенца.

— Как мёртвый? Что ты такое говоришь, Г аля?! — в отчаянии крикнул Пятро и с надеждой провёл ладонью по лбу Панасика.

Лоб был холодным. Младенец не подавал никаких признаков жизни.

— Панасик! Сынок мой! Что же это?! — растерянно повторял Пятро, с ужасом глядя на мёртвого сына, будучи не в силах поверить в произошедшее.

Первым желанием Пятро было выскочить на улицу, побежать по Ректе, позвать на помощь людей, но он лишь в отчаянии смотрел на своего мёртвого сына, понимая, что теперь всё это уже бесполезно. Опустошённые, убитые горем родители молча сидели возле люльки с мёртвым младенцем, не зная, что им делать дальше.

Похороны назначили на третий день, в пятницу. Казалось, что во дворе собралась половина Ректы. Галя почти всё время беззвучно плакала и, казалось, постарела за эти несколько дней лет на десять. Пятро крепился, но и он выглядел неважно. Сельский батюшка отец Андрей прочитал заупокойную, маленький гробик вынесли на улицу, и вся скорбная процессия двинулась к кладбищу.

На кладбище свящённик провёл ещё один молебен, окропил всех присутствующих святой водой и сказал убитым горем родителям, чтобы они прощались. Пятро поцеловал Панасика в холодный лоб, а Галя обхватила гробик и вновь зарыдала. Её с трудом оторвали от тела и усадили на принесённую с собой лавку. Отец Андрей дал сигнал закрывать крышку и два крестьянина быстро поднесли к телу младенца верхнюю часть маленького гроба. Но, странное дело, как они ни старались, крышка не закрывалась. Закрывать крышку силой никто не хотел, и её вновь сняли, чтобы посмотреть в чём дело. Один из крестьян, едва взглянув на гробик, тут же в страхе отшатнулся в сторону. Второй, посмотрев туда же, изумлённо застыл на месте и принялся истово креститься:

— Свят! Свят! Свят! Нечистая сила!

С ближайших деревьев с громким тревожным карканьем в небо поднялась целая туча неизвестно откуда взявшегося воронья.

Г аля поднялась на ноги и сделала несколько шагов к гробику. Но ещё раньше там оказался Пятро. Широко раскрытыми глазами он смотрел то на лежащего в гробу сына, то на обступивших его односельчан. Наконец Пятро не выдержал и достал тело из гроба. Народ изумлённо ахнул.

— Что же это, батюшка, а?! Что же это, люди добрые?! — Пятро развернул мёртвого младенца, к ужасу собравшихся сбросил в снег тряпки, и. в его руках оказалась обыкновенная деревянная колодка с торчащим вверху сучком, который и не позволял закрыться крышке гроба.

Все загудели и, крестясь, принялись отступать назад.

— Присыпуш! — выдохнула Ганна Блиниха и, толкнув в бок своего растерявшегося мужа Василя Блина, несколько раз перекрестилась. — Как пить дать — черти присыпуша сделали!

Отец Андрей шагнул назад вместе со всеми, но затем, совладав с собой, остановил пятившихся крестьян:

— Стойте! Негоже православным людям нечистым поддаваться! Могилу надо зарыть, а колодку разрубить — нечистая она, нечистыми и подброшена!