Михаил Соболев - За туманом

Николаевск-Сахалинский встречал меня белыми вертикальными столбами дыма из печных труб и запахом горевшего каменного угля. Центральная гостиница располагалась в двухэтажном деревянном, крашеном зелёной краской здании, протянувшемся вдоль главной улицы города. Заняв койко-место в самом дешёвом шестиместном номере, я занёс вещи и, наскоро побрившись и сменив рубашку, отправился в контору.

Как меня встретят? Не засмеют ли? Скажут: зачем ехал через всю страну, мальчишка?

Здесь, мол, нужны крепкие, зрелые руководители…

Мысли скакали и путались в голове.

Дорога тянулась вверх. Как только я поднялся на вершину сопки, перед глазами открылся морской простор. Да так неожиданно, что я задохнулся.

Вид с высоты завораживал. Далеко, на границе видимости, голубела тонкая полоска чистой воды. Я стоял, наклонившись вперёд, навстречу ледяному ветру, и мечтал. Там, далеко за горизонтом, ближе к экватору, — вечное лето. Где круглый год курсируют белоснежные пассажирские лайнеры, сияет яркое тропическое солнце, зеленеют пальмы, а под ними в шезлонгах загорают молодые роскошные женщины. Ласковый бриз развевает их шелковистые волосы, играет соломкой от коктейля в высоких бокалах, покачивает яхту, пришвартованную в закрытой лагуне…

Здесь же покрытый ледяным панцирем океан замер в ожидании моего приезда. Он был настороже. Он не доверял еще мне до конца. Он не знал, как ко мне относиться. Будет ли с этого ленинградского паренька толк, или он, как и многие до него, испугается трудностей?

Хватит ли у него широты душевной полюбить суровую красоту земли этой и людей, её населяющих? Выстоит ли он? Не растратит ли себя на пустяки? Не очерствеет ли душой, гоняясь за иллюзорной удачей?..

Океан прикидывал, что я стою.

Неподвижное ощетинившееся торосами ледяное поле с чернеющими тут и там силуэтами рыбаков-любителей сразу же за волноломом преображалось в разломанное буксирами беспорядочное крошево льда в бухте. Справа у причальной стенки зимовала разнокалиберная рыболовецкая флотилия: качались на волнах десятка полтора сейнеров различного класса. От моря по склону сопки поднимались упрятанные за высоким бетонным забором производственные цеха комбината.

Слева, чуть в стороне, возвышалось трёхэтажное, сложенное из белого силикатного кирпича административное здание. Вдоль фасада в обе стороны от высокого крыльца зеленели ровные ряды елочек. Памятник Ильичу, воздвигнутый в центре небольшой прямоугольной площади, приветствовал меня поднятой рукой.

— Сколько ни тяни, а идти всё равно надо, — подмигнул я задумавшемуся океану.

Реальность возвращалась ко мне по мере того, как всё больше и больше замерзали ноги.

Набрав полную грудь солёного морского воздуха и задержав дыхание, я, как в омут, нырнул в открытую кем-то высокую стеклянную дверь здания.

Меня принял заместитель Генерального директора комбината Григорий Семёнович Рагуля — огромный, толстый и неповоротливый, как гиппопотам (мне почему-то пришло на ум именно это сравнение). С трудом выбравшись из-за массивного письменного стола, он радушно пожал мне руку и, приобняв за плечи, пригласил к столу заседаний.

— Катюша, — пророкотал Рагуля, наклонившись к микрофону селектора. — Бойцова срочно ко мне.

— Вы присаживайтесь, присаживайтесь, — он слегка отодвинул стул. — Сейчас подойдёт Главный механик. Ну, как доехали? Как настроение? Рассказывайте.

— Доехал нормально, Григорий Семёнович. Настроение боевое, готов следовать к месту работы, — заверил я.

— Отлично, Бойцов свяжется с аэропортом. Полетите спецрейсом. Вертолётом над тайгой летали?

Рагуля повернулся к открывшейся двери кабинета.

— Валентин Иванович, знакомьтесь: новый механик рыбобазы Кривая Падь. Только что прилетел из Ленинграда. Буров… — он быстро заглянул в ежедневник. — Михаил Андреевич.

Я чуть успокоился. Никто, оказывается, смеяться надо мной и не собирается. Напротив, кажется, — милые симпатичные люди.

Главный механик был прямой противоположностью замдиректора. Худощавый интеллигент, лет сорока с гаком. Невыразительное лицо аскета, редкие белесые волосы, тихий голос, тщательно отглаженный серый костюм. Так выглядели секретари райкомов партии.

— Очень приятно, Михаил Андреевич. Как добрались?

— Спасибо, Валентин Иванович, всё в порядке. Называйте меня Михаилом, пожалуйста.

— Где остановились, Михаил?

— В городской гостинице.

— Можно было бы и у нас, в Доме отдыха моряков, бесплатно, ну, да ладно. Завтра, думаю, уже улетите.

— Как вам Сахалин, Михаил? — Вмешался Рагуля. Уловив моё замешательство, подмигнул.

— Ничего, мы тоже когда-то приехали сюда молодыми. Однако привыкли и не спились, слава Богу.

Зам Генерального приподнял к лицу правую руку, и мне вдруг показалось, что он сейчас перекрестится. К счастью, этого не произошло, и Григорий Семёнович лишь, чуть смутившись, слегка помассировал свекольного цвета нос.

— Гм, гм, — откашлялся Рагуля.

— Вы, Валентин Иванович, поговорите с товарищем, введите в курс дела. А мне, извините, — он посмотрел на часы. — Через двадцать семь минут нужно быть на заседании горисполкома.

Рагуля наклонился к селектору:

— Катюша, машина готова?

— Да, Григорий Семёнович, — мелодичным женским голосом ответил динамик. — Вася ждёт у входа.

Мне от нарисованной в воображении картины, как на парадный портрет Леонида Ильича крестится заместитель директора, сделалось так весело, что во время дальнейшего разговора с Главным механиком с трудом удавалось постоянно одёргивать себя и настраивать на деловой лад. От былого смущения не осталось и следа.

Главный механик беседовал со мной минут сорок. От меня требовалось в первую очередь обеспечить подготовку оборудования рыбобазы к летней путине, к приёму и переработке рыбы. Валентин Иванович рассказав кратко о предстоящей работе, пообещал вскоре наведаться в Кривую Падь и проинструктировать уже на месте. Позвонив при мне в диспетчерскую аэропорта, договорился о вылете.

— С утра в аэропорт, Михаил. Вот мой рабочий телефон, — он чиркнул на листочке. — Если что, звоните, — завершил Главный механик инструктаж, вяло подержав в холодных влажных пальцах мою ладонь.

Секретарша отметила прибытие. В бухгалтерии без волокиты выдали «суточные» за проезд и выплатили стоимость билетов. Что было очень кстати: при оплате гостиницы я разменял последнюю пятидесятирублёвку.

Небо, бывшее ещё час тому назад ясным, заволакивалось тучами. Ветер усилился.

Я захотел прогуляться до гостиницы пешком и осмотреть город, но сразу же пожалел о своём решении. Кое-как пробитую в снежной целине проезжую часть окружали неприступные снежные стены, результат работы дорожников. Они были такой высоты, что указатели автобусных остановок и редкие здесь светофоры лишь чуть возвышались над рукотворными барханами.