Алла Калинина - Как ты ко мне добра…

И вот наконец наступил этот день. Институт находился на тихой улочке возле Таганки. Вета вошла в проходную и печально огляделась. Двор был ужасный, маленький, захламленный, раскаленный, старые полузаводские-полугражданские здания тесно лепились друг к другу, подслеповатые окна первых этажей местами были забиты фанерой или железом, в форточках с воем крутились вентиляторы, наверх вели кривые железные лестницы. И Вете было как раз туда наверх. Не очень-то было здесь к месту ее новое, широко расклешенное платье. Как она заметила, здесь ходили в синих халатах, но что теперь было делать? Она осторожно поднималась по гремучей лестнице, всей душой ощущая, что большего захолустья в Москве, наверное, нельзя было сыскать. Ее принял заведующий отделом, человек немолодой и печальный, его мятое лицо было покрыто какими-то неприятными красными пятнышками.

— Очень рад, очень рад, Елизавета Алексеевна, — сказал он, заглянув в бумажки, — что ж, пойдемте, приглядитесь пока, познакомьтесь с людьми, а завтра поговорим, завтра поговорим…

Он открыл глухую, обитую войлоком дверь и пропустил Вету вперед. Она вошла в небольшую тесную лабораторию и сразу почувствовала, как все взгляды обратились на нее.

— Коллектив у нас женский… — с некоторым запозданием сказал начальник.

— Здравствуйте. — Вета медленно обводила глазами своих будущих сослуживиц и во всех лицах, молодых, пожилых и старых, читала одно и то же. Она не понравилась. Она со своими золотистыми кудряшками над ясным лбом, со своими прозрачными льдистыми глазами и бледным лукавым ртом — она не понравилась! Впервые в жизни ее красота сыграла против нее. Им здесь такие были не нужны, и они не скрывали этого.

— Да, Валентин Федорович, пополнение серьезное! — сказала самая молодая толстая девица.

— Интересно, а куда же все-таки деваются мужчины?

— Верно, бабочки, ведь есть же на свете мужчины, я точно знаю, в трамвае видела…

— Ну ладно, погалдели — и будет, — сказала строгая женщина с поджатым потрескавшимся ртом, — что, новости, что ли, какие? На-ка тебе халат, прикройся, — кинула она Вете, — и давайте за работу, ее за нас никто не сделает. А ты посиди пока, книжечку почитай.

— Ты на них не обижайся, они все в общем-то хорошие бабы, добрые, — говорила толстая лаборантка Светка, — просто у них жизнь такая трудная, у каждой свое.

— Ну и что?

— А то, что замученный народ. Всю дорогу по командировкам, а в конструкторском отделе — одни мужики, задницы отсиживают. Как где работка потяжелей или повреднее — как, например, наши краски, — так работают одни бабы, а как командовать или там в президиуме сидеть — откуда только набегают! — одни мужики. Думаешь, не обидно? А командировка для женщины — всегда мука, дом оставлять, билеты, гостиницы вышибать, с начальством лаяться. В общем, думали, нам кого-нибудь в помощь пришлют, а прислали тебя. Вот они и взвились, это не на тебя, ты не думай. А ты-то сама замужняя?

— Нет.

— Вот и я тоже — нет, подругами будем. И жениха нет?

— И жениха нет.

— А живешь где, с родителями?

— Нет, одна.

— Квартира или комната?

— Квартира.

— А родители где же?

— Папа умер, а мама с сестрой живет, с младшей.

— Это ж надо, как людям везет, одна — в квартире. А ты от коллектива-то не таись, мертвый номер. У нас про всех все знают. И про тебя будут знать. Иначе не прожить. Мы только этим и держимся. Покупаем что-нибудь — и тебе прихватим, надо прогулять — прикроем, соврать мужу — соврем. Коллектив — понимаешь? Тебя что интересует — спрашивай, я все расскажу.

— А чем вы здесь занимаетесь?

— Мы-то? Сейчас объясню. У нас своя иерархия. Снизу, в основании, значит, самый работящий народ, гальваники. Это сплошные командировки, да все такие трудные, со внедрениями. Процессы капризные, если здесь выходит, то на заводе точно не выйдет, вот и ездят, пока семь потов не сойдет. Это — черная кость. Ага. Повыше идут лакокрасочники. Вонь, грязь, но этим мы все дышим, помещения — сама видишь какие, вкалывают они — будь здоров. Зато все контакты на уровне московских институтов, дальше ездить не приходится, таких умных — рубль кучка в базарный день, кому мы нужны? Красочки иногда перепадают отличные — это для дома, для семьи. Стало быть, это — белая кость. А еще есть — аж голубая, это — кто занимается чистой теорией. У нас одна такая темочка есть, она на всю пятилетку запланирована и дальше, с переходом, по коррозии, называется — окраска по ржавчине. Все знают, что по ржавчине красить нельзя, но хочется. И вот планируем. Тема жуткой актуальности, мы вообще-то в институте — сбоку припека, а из всех проблем — как нашу сельскохозяйственную технику перекрашивать по ржавчине, сама понимаешь! Да она сломается сто раз, пока ее перекрашивать придется! Но — принцип дороже. Сколько металла гибнет от ржавчины — знаешь? Ну, тебе еще начальник расскажет.

— Зачем он будет мне это рассказывать?

— Как зачем? Он же тебе только эту тему и даст. Сразу видно, что ты из чистеньких, а потом — все равно ты больше ни на что не годишься, только путаться будешь под ногами. А тут отчеты будешь писать каждый год, человек ты грамотный, пишешь без ошибок. Это ему прямо гора с плеч. Он на эту ногу сильно хромает. Знаешь, как он называет PH-метры? Пэшэаметры, вот как. Так что уж поверь мне на слово — эта тема за тобой.

— Так ты же говоришь, что она бессмысленная!

— Ну и что? И тебе тоже велосипед выдумывать ни к чему. Дадут тебе образцы, ты их будешь красить, испытывать и молоко получать за вредность, как все. Они квасятся — ты в магазин, проводить рекогносцировку для всего коллектива. Надоест по магазинам — повышай квалификацию. Пройдет время, спихнешь все на кого-нибудь новенького и занимайся делом, у нас многие через это прошли.

— И ты тоже?

— Я — нет, ты не забывай, я лаборантка, меня вообще все это не касается. К тому же я учусь, в университете, на химическом, мое дело — сторона, я свободный философ и историк нашего коллектива.

— А я буду местная дурочка?

— Ну и что? Издержки производства. Я простой лаборант, а ты — старший. Но ты не тушуйся. У нас рядом, на Таганке, книжный магазин хороший. Сиди почитывай, расти над собой.

Так началась Ветина работа. Лаборантка Света не ошиблась, Вета получила вечную тему и лекцию про то, сколько металла гибнет от ржавчины, выслушала всю, слово в слово. Оставалось примелькаться в проходной, чтобы приступить к магазинной программе. Все это было так глупо, что даже не смешно. И Вета решила сопротивляться. Она возьмется за тему и сделает ее, сделает! Вот и все. Сердитая, серьезная, молчаливая, она принималась переворачивать этот унылый, захолустный мирок, но оттого, что он был именно такой, задача не делалась легче.