Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Идти на день рождения вначале у него не было ни малейшего настроения: деньги он дал, под каким-нибудь предлогом потом смоется. Гриб не нравился ему, с его неприятной наружностью, с раскрасневшимся лицом он сновал везде, вязал концы с концами, никогда не брался за невыгодное дело; между ним и управляющим существовала какая-то деловая тайна, объединяющая их, и он всегда выходил из кабинета управляющего раскрасневшимся. Ближе к концу рабочего дня он немного изменил свою позицию: он же не задаром идет, деньги все-таки дал; было бы неплохо хоть немного навредить Грибу, позабавиться, когда же еще выпадет такой подходящий случай. К тому же такой удачный день должен где-то закончиться: или надо идти на день рождения, или же найти кого-нибудь из закадычных друзей и уединиться с небольшой компанией…

Недолго думая, он выбрал первое: и к коллективу ближе будет, и можно будет нанести болезненную рану «начальнице управляющего». Кое-как скоротав остаток свободного времени, отправляясь к Грибу, он все еще колебался, однако, подумав немного, он решил, что принял верное решение. Гриб с женой сияли, словно ночные рекламные щиты, очень приветливо встретили его. У них был всего двадцать один человек: Гриб пригласил на этот банкет лишь самых уважаемых людей, многие из которых явились вместе со своими дамами, управляющий вместе со своей начальницей восседали на самом почетном месте. Дамы, словно давно ожидая день рождения управляющего, понакрасились и раздухарились как можно пышнее и красовались не для своих благоверных. Управляющий с «начальницей» все время о чем-то шептались и хохотали. Гриб был доволен тем, что создал для своего управляющего такую интимную обстановку; при необходимости он мог бы предоставить им и спальную комнату.

Однако банкет прошел неплохо; в самом начале управляющий отказался быть тамадой, подчеркнув тем самым то, что решительным образом сбрасывает с себя узды правления. В такой обстановке он почувствовал боль того, что ему суждено быть вторым, и увидев невозможность отказа от явки на банкет, согласился. По настоянию присутствующих ему пришлось сесть возле Гриба, общими словами, приводя иногда цитаты из высказываний различных философов, приукрашая их отрывками стихов, он представлял всем возможность для высказываний и, таким образом, кое-как сыграл роль тамады. Мужчины высказали все, что было у них на душе, а все, что они не хотели говорить, прикрыли красивыми словами и фальшивыми улыбками, для того чтобы это понравилось Грибу. Все это он должен был терпеть до самого конца: иногда хотелось стукнуть кулаком по столу, но вместо этого он рассказывал какой-нибудь анекдот для того, чтобы предотвратить внутреннюю вспышку гнева: «Как там рассказывается в анекдоте о директоре, который искал секретаршу с ножницами?». Говоря об этом, он украдкой смотрел на управляющего и «начальницу», в душе смеясь над тем, как они дергаются как бы невзначай. А Гриб обеспокоенно говорил управляющему: «Нет, я договорюсь с новой. — Да, говорит, что кому-то понравилась одна женщина». Жена Гриба, сидевшая с другой его стороны, иногда вставала с места и уходила на кухню, а по возвращении, когда садилась на свое места, разрезной подол ее юбки обнажал ее белоснежные колени. Глаза ее мужа смотрели на лица гостей, и он не мог обращать на это внимания; один-два раза женщина поймала его любопытный взгляд, но лишь стыдливо придвинула колени друг к другу. Затем как ни в чем не бывало стала медленно двигать ими. А он решил, что лучше не смотреть в ту сторону.

Банкет подошел к концу. Самым запоминающимся моментом было то, что трехлетний сын Гриба у него на коленях справил свою природную нужду; когда гости узнали об этом, они громко расхохотались, а к ним присоединились Гриб и его жена. Тогда он поднял бокал и сказал: «Сегодня самый ценный подарок на твой день рождения преподнес твой сын», — и, расхохотавшись, все захлопали в ладоши. Гриб со своей женой посчитали необходимым почистить «подарок» сына и встали из-за стола. Правда, он не помнил, кто с кем ушел; помнил только то, что, проводя его, Гриб, краснея, что-то говорил проникновенно, а его жена долго не убирала свои руки из его ладоней, говоря сладкие, нежные слова.

Когда он увидел, что до остановки все разошлись в разные стороны, он понял, что банкет длился около трех часов, ибо еще не стемнело. Он порядочно выпил, но, несмотря на это, свободно передвигался, только в мозгах у него был сплошной туман, и, глядя через этот туман, он увидел своего учителя и очень обрадовался. Профессор, студентом которого он был пятнадцать-шестнадцать лет назад, порядком постарел, ничего похожего не осталось от его былого облика; на нем был костюм небесно-голубого цвета, а на голове — кепка того же цвета. Положив руки за спину, он прохаживался туда-сюда, словно некогда в аудитории. Он не смог заставить себя подойти к нему, словно причина всех прошлых неудач за прошедшие годы заключалась в этом мужчине; поздоровавшись с ним, он как минимум должен был солгать: что, мол, все у меня хорошо, отличная работа, женат, все семейные дела идут отлично, я готов служить вам, если вы того пожелаете… Хорошо, что подоспел автобус, увез учителя и положил конец его беспокойству…

…Тогда же он увидел эту женщину: она стояла напротив продавца рыбы, поставившего свою корзину прямо на остановке, рассматривала двухкилограммового осетра, глядя на расщелину его жабр, нюхала, торговалась с продавцом рыбы по поводу цены. Продавец рыбы бросил двусмысленную реплику, женщина не ответила, но и рыбу не стала покупать, отошла и стала ждать автобус. С виду она была привлекательна: не накрашена, одета прилично, не пожирала глазами людей, но походила на человека в безвыходном положении — во всяком случае, подобная мысль пришла мне в голову, когда он увидел, что она не садится ни в один из автобусов. «Допустим, что мне некуда торопиться, и я не хочу проводить время в четырех стенах чужого дома, я могу убить пару своих свободных часов с каким-нибудь другом или знакомым в чайхане. А ты как?» Немного погодя возле женщины стал крутиться молодой прыщавый парень, который успел сказать ей что-то, а женщина в знак протеста перешла на другое место, парень же, еще раз покрутившись вокруг нее, пропал без следа…

Раза два их взгляды скрестились, а на третий раз, когда женщина повернулась и посмотрела в его глаза, они безмолвно поняли друг друга. Правда, у него в мыслях вначале ничего дурного не было, затем, подумав, что неплохо было бы завершить этот день в объятьях женщины, он выступил вперед. Он не помнил точно, о чем они говорили, он пришел в себя, когда они сели в автобусе рядом друг с другом, чтобы скрыть свои волнение и тревогу, женщина говорила о приличных вещах, пытаясь ввести в заблуждение глазеющих на них людей; говорила, что вышла искать работу, к тому же у нее заболел ребенок, хочет рыбу, она должна купить ему рыбу; она говорила и о том, что вообще ей не нравится выходить в город, она любит сидеть дома; но если будет работа с приличной зарплатой, она пошла бы работать. До прошлой недели она работала, но управление закрылось, и она осталась без работы, затем она заговорила о трудностях одинокой жизни и сказала, что у нее нет никакой помощи. Слушая все это, он подумал, что если он осмелится, то пригласит женщину на чашечку кофе, а в конце под каким-нибудь предлогом сунет в ее сумку, початую пачку денег, оставшуюся от Гриба, успокоит ее и даже проводит до дому. Он чувствовал, что женщина говорит честно, не лжет для того, чтобы оправдать свой неверный шаг.