Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

…В день прибытия правопреемника Святого Петра папы римского Иоанна Павла II над городом лил мелкий дождь, словно кто-то стряхивал с неба на город зернышки, засевая необозримое поле…

Всю ночь над столицей, сотрясая небесные своды, сверкали зеленовато-голубые молнии. Горожане, выглядывающие из окон, стали очевидцами невиданной до сих пор сказочной картины — над столицей полыхал небесный фейерверк.

Я же той ночью, глядя на величественные всполохи молний, дробящие косыми трещинами небесную твердь, вспоминала самолет, приземлившийся в полдень на взлетное поле аэропорта, вынесший на пыльную, обдуваемую порывами ветра посадочную полосу, словно праздничное подношение, понтифика в своем напоминающем свиток чистых листов бумаги одеянии…

Глядя на грохочущий купол неба, я почему-то вспомнила и о беспрецедентном в истории Ватикана историческом шаге легендарного старца — созыве чрезвычайного собрания Гильдии кардиналов, на котором был поставлен вопрос о покаянии Римско-католической церкви пред Богом и людьми, думала о всевозможных грехах, быть может, совершенных внутри величественных стен Ватикана, где покоятся мощи многих святых и самого Святого Петра. При мысли о приезде папы — человека, одаренного болезненной чуткостью к понятию греха, искавшего его следы и среди священных церковных стен, сюда — в страну, где обесценено само осознание греха, сжималось сердце…

…Неожиданное появление папы римского, преодолевшего такое большое расстояние, почти не имея сил передвигаться, в те дни многим казалось странным. Что же все-таки поддерживало его в столь изнурительном испытании?.. Какой интерес представляла для него — белолицего мудреца, немощного церковника эта маленькая, смуглолицая мусульманская страна?!..

Люди, более или менее осведомленные, были уверены в том, что причина приезда папы — в действительности лишь вознесение молитвы. По их мнению, спасительная молитва, прочитанная именно здесь, имеет свой смысл, недоступный всеобщему пониманию…

Я же думала о той ночи — о церемонии принесения клятвы, согласно традициям Ватикана проводимой в маленькой, скудно обставленной «Комнате Слез», о самом проникновенном стихотворении, произнесенном им в ту ночь вместо молитвы.

Для освещения церемонии встречи папы в аэропорт съехалось бессчетное количество местных и зарубежных журналистов и фотокорреспондентов. Поднаторевшие в деле приема высоких гостей государственные деятели стояли на полосе приема с привычно озабоченным выражением лиц.

Стоявший наготове позади полосы военный оркестр заиграл печально-торжественный гимн Ватикана, как только в дверях самолета показался папа.

Вся тяжесть состояния здоровья понтифика сразу же бросалась в глаза. Осторожно перенесенный из спускаемого по трапу кресла в специальную коляску, он едва держался на ногах, осматривая все вокруг усталыми отсутствующими глазами, будто не приехал, а вернулся в страну с нескончаемыми, утомительными проблемами и желал побыстрее избавиться от всего этого.

Подобным уставшим взглядом в свое время, говорят, он глядел в одиночной камере и на своего несостоявшегося убийцу — Мехмеда Али Агджа, стрелявшего в него на площади Святого Петра. На этой тайной встрече, когда, потрясенный спасением папы, Агджа воскликнул: «Почему вы не погибли?! Ведь я же знаю, что целился точно!» — понтифик дочитал молитву и, тяжело шагая, молча покинул камеру. Сразу после этого он подписал обращение Ватикана к правительству о помиловании преступника, и спустя некоторое время в одном из своих пояснений по поводу этого события высказался:

— Этот мир не в состоянии сделать человека счастливым…

В те дни папа открыл всего лишь одну из тайн своего чудесного спасения. Он поведал о том, что его спасение произошло благодаря изменению траектории летящей в него пули дланью Святой Девы Марии…

— …Все это смахивает на легенду, — сдержанно сказал мой друг-поэт уже после визита папы, на одном из официальных мероприятий, где среди переполнивших огромный зал людей он с легкостью сумел найти меня. Тембр его голоса, уверенное выражение лица в тот вечер говорили о том, что прав он.

…На этом мероприятии, осаждаемая веселой музыкой и зычными бодрыми голосами, я почувствовала что-то вроде бессилия и непонятной болезненности ощущений, связанных с папой Иоанном… В необъяснимом замешательстве озираясь по сторонам, я вдруг почувствовала себя провинциалкой, пробравшейся в шумный, головокружительный водоворот центра с тихих окраин.

В тот вечер я вернулась домой, не дождавшись конца мероприятия, с горьким чувством поражения, и всю ночь во сне продолжала проигрывать моему сильному, самоуверенному другу.

В том сне, под давлением смертельной тишины, его настроения и его иронических взглядов, я знакомилась с пожелтевшими бумагами, которые он доставал из пыльных толстых папок, заверенными печатями и штампами, где значилось, что Галилео Галилей действительно допустил непростительную научную ошибку перед человечеством, что не Земля и планеты кружат вокруг Солнца, а Солнце кружится вокруг планет и Земли, и сознавала наше с Галилеем и папой бессилие…

…Приглашенные на торжественный вечер в Президентском Дворце деятели науки и культуры, чиновники, депутаты, известные политики и журналисты входили в зал со странной настороженностью, осматриваясь вокруг с какой-то скрытой опаской, словно боялись чего-то неожиданного. От яркости света или от взволнованности они словно не замечали друг друга и, лишь заняв свои места, принимались с неуверенной осторожностью здороваться с окружающими.

На сцене не было ничего, кроме одного кресла, отведенного, видимо, для папы.

Немного спустя, как под воздействием чего-то, зал вдруг поднялся на ноги и зааплодировал, приветствуя папу, появившегося на сцене в сопровождении главы государства. Пройдя мелкими, нетвердыми шагами к центру сцены, он остановился и, подняв дрожащую руку, поприветствовал присутствующих. Потом, повернувшись, при поддержке двух молодых священников направился в правую часть сцены и сел в отведенное для него кресло с красной велюровой обивкой.

Объявив церемонию открытой, глава государства поприветствовал папу, отметив его роль в общественной и духовной жизни человечества, после чего рассказал о положении в стране — об утраченных землях, о трудных условиях жизни беженцев, призывая все религиозные конфессии оказать помощь в решении этого вопроса.

Старый понтифик слушал главу государства, но было заметно, что он устал от длинной дороги и болезни. Его веки опускались все ниже и ниже, голова все тяжелела, время от времени, вздрагивая от шепота, наклоняющегося к нему монаха, он обводил зал взглядом сонного младенца и снова впадал в забытье. Ощущалось, как временами, столкнувшись с чем-то в своих думах, он будто расстраивался, впадая в безысходную печаль, затем, обхватив руками то голову, то лицо, он вновь уходил в себя, удаляясь и от нас, и от той печали, витая в неких далеких пространствах…