Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

«Букашки» и близнецы удивленно поглядывали то на мать, то на тетку и никак не могли сообразить, зачем они плачут, когда дядя солдат принес добрые вести…

Старик с усилием поднялся и пошел к двери. У порога он обернулся и бросил взгляд на солдата. Селим сидел не шевелясь, низко опустив голову. Беневша, красивая, статная молодуха, стояла возле брата, положив руку ему на плечо, и смущенно и в то же время укоризненно глядела на Исфендияра. «Ну, чего тебе? — говорил ее взгляд. — Что он тебе сделал плохого?» Старик отвернулся, вздохнул. Кто-то взял его под руку. Больше Исфендияр ничего не помнил — перешагнув порог, он тут же упал на землю…

— Что молчишь, Гурбан?

— Думаю…

— Тоже нашел занятие! Мыслями долгов не заплатишь! Давай садись поближе, разговор есть!

— Завтра разговоры будут, Исфендияр. Вернусь из военкомата — потолкуем. Нам с тобой как следует потолковать надо. А пока — будь здоров!

— Ну как же так? Невестки самовар развели…

— Спасибо, Исфендияр, в другой раз. Сейчас в район надо послать за доктором. Врач тебе нужен.

— Мой врач при мне, — Исфендияр обвел взглядом комнату, отыскивая Хаджи: фельдшера не было. Кузнец приподнял голову, заглянул через открытую дверь во двор, освещенный пламенем, вырывающимся из самоварной трубы; ни под тополем, ни у колодца Хаджи не было видно. — Где же он? Или со станции не вернулся?

Гурбан бросил на пол окурок и придавил его концом сапога.

— Тебе его лучше не видеть, Исфендияр!

Исфендияру вдруг не хватило воздуха. С усилием подняв руку, он отбросил с груди тяжелое, толстое одеяло.

Боль сильнее стиснула сердце. На это Исфендияр не обратил внимания — к боли он притерпелся, — но пальцы! Какое странное ощущение — словно не своя, а чужая, жесткая рука коснулась его груди!

Неудобно выгнув шею, Исфендияр заглянул председателю в глаза, затененные длинным козырьком фуражки.

— Почему ж мне его не видеть?!

— Об этом уже был разговор…

— Да Господи! Неужели не убедил я тебя? Ведь сказал же я: оставь его, Гурбан!..

— Рад бы оставить, да не могу…

— Убей меня бог — не понимаю! Какая же за ним провинность?!

— Провинность серьезная. Такого богатыря, как ты, чуть на тот свет не отправил!

— Он? Меня?

— Тебя. Ну ничего… Если не дай бог что случится, не миновать Хромому трибунала!

— Что ты городишь, Гурбан? Хаджи виноват в моей болезни?!

— Не Хаджи, а Хромой!

— Пускай Хромой! Пускай будет хромой, кривой, глухой, безногий! Причем тут моя болезнь?!

Гурбан закурил новую папиросу, отодвинулся в угол тахты и окинул Исфендияра озабоченным взглядом.

— Лежи ты, ради бога! Не подымайся! И головой не верти! Объяснять я сейчас ничего тебе не буду.

— Не будешь? — Исфендияр даже задохнулся от негодования. — Да!.. Выходит, правда война людей калечит! Видать, и тебя прихватило! Виляешь, выкручиваешься…

— Да не дергайся ты! — Гурбан болезненно поморщился. — Ложись!

— Лечь-то я лягу! Только поднимусь ли?.. Если так дело пойдет, пожалуй, не встать!..

Ничего не ответив, Гурбан наклонился, укрыл старика одеялом, глубоко затянулся и, отвернувшись, выпустил дым в сторону.

— Эх, Исфендияр, — председатель бросил взгляд на открытую дверь и заговорил вполголоса, словно сообщал важную и не очень утешительную новость, — хороший ты человек! Можно сказать — золотой человек!.. И всех на свою мерку меряешь… А люди знаешь какие стали? Второй год война… а если еще год протянется? Пораскинешь вот так мозгами — тошно становится!.. Ведь в каждом дьявол сидит! Каждый…

— Значит, по-твоему, и в фельдшере дьявол? — нетерпеливо перебил Исфендияр.

— Еще какой! В нем, брат, сам шайтан засел! Я давно приметил… Исфендияр безнадежно покрутил головой: не убедить, ни за что не убедить ему этого человека!

— Почему же я-то этого шайтана не вижу, Гурбан?

— Тебе не увидеть, ты святой! Сердцем людей меряешь, а это — мерка обманная!

— А какая же верная, Гурбан? — старик в сердцах отбросил одеяло.

— Верная? Умом!

— Выходит, меня умом бог обидел?

— Не в том смысле, Исфендияр! Тебе что — ты лицо частное. А я — власть, за людей отвечаю! Ведь жизни не вижу! А что поделаешь — долг! Сейчас первое дело бдительность, осторожность! Чуть ослабил поводья — беда! Слыхал небось, как с Хайрой получилось. Оштрафовать я ее хотел, спекулянтку, — куда там! Набежали со всех сторон аксакалы: пожалей, мол, старуха трех сыновей на фронт проводила! А чертова баба туда же фокус выкинула — три тысячи на танк внесла… Ладно, думаю, может, одумается… Как же, одумается такая! Знаешь, что натворила? Запрягла ночью арбу — и за вином! Целую бочку привезла, в сено затолкала, в самую середину! Раздобыла где-то граммофон, назвала к себе молодых солдаток, позакрывали окна-двери — и давай! Сначала песни пели, а как разомлели солдатки от песен, поить их начала! Спаивает баб, стерва! Пропадут!

— Это точно, Гурбан, дело опасное… — задумчиво подтвердил старик.

— Вот я и говорю… Вино — это такое дело… Я, Исфендияр, насчет одной девки мнение твое хочу знать…

— Постой, Гурбан, — старик с усилием поднял руку, — мы же насчет фельдшера толковали…

— Вот еще дался он тебе, чтоб ему пусто было!.. Насчет Хромого я тебе все растолкую, не беспокойся. Ты сперва вот что скажи: есть у нас в деревне девка-сирота, та, что письма разносит… Как ты насчет нее полагаешь?

— Не понравилась она мне сегодня… — Исфендияр вздохнул.

— А что? — Гурбан затянулся и взглянул на него со спокойной уверенностью человека, не сомневающегося в неопровержимости собственных выводов. — Чем она тебе не понравилась?

— Пьяная была. Последнее дело: девка — и вином несет! Не иначе к Хайре в сети попала.

— Хм… Значит, только это?..

— Чего ж еще?.. Дальше уж вроде некуда… А вообще сказать — бесстыжая девчонка: что пройдет, что сядет — и все не как порядочная!

— И все?

— Больше вроде ничего такого…

— Ничего? Эх, Исфендияр, мало же тебе известно! А вот Гылынч-Гурбан знает! На то он здесь и поставлен! Так вот, Исфендияр, в сироте этой голоногой тоже дьявол сидит! Да еще какой! Миллионерша она!

— Ты что, Гурбан, в своем уме?

— Я знал, что усомнишься, — председатель усмехнулся. — Не веришь, значит?..

— Да как же не верить, если ты говоришь?.. Только… Люди ей, конечно, немало дарят…

— Дарят! Обманом берет!

— Обманом?

— Именно! Поступил на днях сигнал — я сначала не поверил. Ладно, думаю, посмотрим… Прошу Беневшу, чтоб вызвала девку к себе, задержала бы на часок-другой… Та, конечно, вызвала, а я тем временем пришел, отпер ее сундучок… И что, думаешь, я там увидел?

— Деньги?

— Нет! Письма! Целая груда!

— Письма? С фронта?

— Именно! Читала — и в сундук!