Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Боже милостивый, ниспошли нам хоть какую-нибудь работу!

Дарованный обед камнем лежал в желудке Вацлава.

— Так рассказывай, Ярда!

Три бокала тоненько звякнули, превосходное мозельское вино наполнило рот приятным горьковатым вкусом. Ярда пристально посмотрел в лица своих приятелей, тронул свой воротничок.

— Неужели вы думаете, что я сам… — Он быстро сорвал зажим, придерживающий скатерть, и насадил его на несколько сантиметров дальше. — Я бы сам никогда ничего подобного… Мне бы и в голову не пришло.

Вацлав вздохнул. В продолжение всей этой встречи в душе Вацлава жила искорка надежды на то, что Ярда повстречался с чудом. Теперь она погасла, от нее осталась только струйка дыма. Нет, уже два тысячелетия на земле не творится чудес!

— Кто же тогда? — прошептал Вацлав.

Ярда облизнул губы.

— Вы не трепачи, надеюсь… Патер Флориан.

У Гонзика волосы встали дыбом.

— Как можно… Священник?! — пробормотал юноша, отодвигаясь на самый краешек стула.

Ярда пожал плечами, мизинцем выловил мушку из вина, криво усмехнулся.

— Контролер из кинотеатра, который у моей сестры обманом вытянул половину приданого, выдавал себя за инженера, — Ярда собирал со скатерти крошки, вдавливая их себе под ноготь. — Я не хочу быть несправедливым к Флориану, но он припер меня к стене совсем не по-христиански…

В противоположном конце сада шумно заиграл оркестр.

— И натерпелся же я страха, ребята, а оказалось — все зря. В общем ни о чем существенном речи не идет. От меня потребовали немного. Они люди великодушные, широкого размаха. Куда нам до них! Я получил деньги, одежду, живу на вилле.

Вацлав и Гонзик молчали. Они не знали, что ответить на все это. Оркестр умолк. Лысый толстяк в брюках на подтяжках, сидевший за соседним столиком, поставил кружку с пивом на стол и долго аплодировал музыкантам, а потом ладонью стер пену с усов. Вацлав протянул белую руку, взял Ярду за рукав, пощупал материю и спросил:

— И это тебе дали за то, что… в общем ничего существенного?

— Дурак! — Ярда вырвал рукав пиджака, пригладил обеими ладонями волосы на висках, затем схватил бокал и жадно выпил все вино. После этого он подтянул брюки на коленях, удовлетворенно коснувшись заглаженной складки. — С вами нельзя разговаривать. — Ярда откашлялся. — Ну, что они от меня потребовали? Достать телефонный справочник, проездной билет на поезд, какую-то пустяковину о нашей фабрике, которую знает каждый ученик. — Он остановился и перевел дух. О самом последнем задании — раздобыть в Чехословакии чей-нибудь паспорт — Ярда умолчал. — Вот и все, чтобы вы не думали черт знает о чем!

Гонзик откинулся на спинку стула, а руки положил на край стола, как послушный школьник. Юноша упорно смотрел на пятнышко солнца на рукаве Ярды. «Этот человек, — думал Гонзик, — через несколько дней, возможно, уже будет на другой стороне Шумавы. Почему от него потребовали такую чепуховину? Может быть, он врет? Нет, он не способен так быстро и ловко сочинять…» Возможно, Ярда окажется в Чехословакии на Высочине и, может быть, даже в его, Гонзика, родном городе! Господи… а что, если он там встретит маму? Хотя бы парочку слов он принес от нее, ведь он, Гонзик, не знает, что с ней, здорова ли она, вспоминает ли или возненавидела своего сына. Восемь месяцев он ничего не знает о ней и не узнает, даже если она… Боже, не допусти такого несчастья…

А Ярда настороженно поглядывал на своих приятелей. Упорное молчание, воцарившееся за столом, раздражало его, пробуждало беспокойство. Его комфортабельная квартира, несмотря на то что сами немцы живут еще в подвалах, превосходная жратва и костюмы из дорогого материала. Ведь все это не дают просто из сочувствия к перебежчикам! Этот проклятый голос, который всегда умеет отравить минуты хорошего настроения, снова начал свою разрушительную работу вдруг, неожиданно, когда Ярда меньше всего мог ожидать этого.

Однажды, когда Ярда еще учился ремеслу, учеников повели в театр. Ярду это не особенно заинтересовало. Он думал, что там будут танцевать полуголые балерины, а увидел какого-то доктора Фауста, который отдавал душу черту. Чепуховина! Но теперь в памяти Ярды всплыла эта сцена. Этот человек хорошо жил, был счастлив, богат, любил, а в конце концов докатился до…

Ярда видит свою фешенебельную холостяцкую квартиру с передней, ванной. В жизни ему никогда не снилось такой квартиры. А к ней еще всякое другое… Нет, стоимость всего этого ему придется возместить с большими процентами. Американцы — дьявольские торгаши! Голос на дне его души, голос совести и страха… Как все удивительно устроено в этом мире: одно зло рождает другое, поддашься один раз — и вот уже тянешь целую цепь.

Есть, правда, один выход, так сказать, задняя калитка. Ярда уже много раз об этом думал. Ведь настанет же тот тяжкий день, когда он очутится на родине. При одной мысли об этом Ярда обливается холодным потом, в коленях появляется дрожь, американская сигарета становится противной на вкус. А что, если… Разве не бывает, что такой вот человек, как он, по тем или иным мотивам возвращается с повинной? Строгое наказание — это ясно, хотя Ярда не имеет понятия, сколько лет отсидки полагается за то, что он натворил. К этому еще надо прибавить и те полуоси. Правда, он мог бы кое-чем добиться смягчения приговора. Он немало знает о своих здешних «благодетелях». А все-таки какое из двух зол меньше?

Ярда почти враждебно оглядывает своих компаньонов. Им что? Они теперь сверху вниз смотрят на своего приятеля. Ведь никто из них не попал в такое положение, как он!

Вацлав отодвинул бокал с недопитым вином. Он прижал руки к животу, сгорбился и низко наклонил голову.

— Не следовало есть двух обедов. Мне плохо… — Вацлав попросил дремавшую официантку принести черного кофе.

— Для тебя лучше, если ты по два раза в день будешь насыщаться высокой моралью. — И Ярда криво усмехнулся. — Я не убийца и не грабитель какой-нибудь, не знаю, что вы от меня хотите! — вскрикнул он и резким движением стряхнул с рукава божью коровку.

— Не кричи, кто тебе это говорит? — отозвался Гонзик и с опаской оглянулся на соседний столик, но толстяк в подтяжках обнимал за шею упитанную женщину с лоснящимся носом и, блаженно зажмурив глаза, что-то шептал ей на ухо.

— А в конце концов, — тихо сказал Ярда, сосредоточенно катя по скатерти крошку к краю стола, — где написано, что эти хитрецы, — Ярда щелкнул по дорогому материалу своего костюма, — не напоролись на того, кто хитрее их самих?

Гонзик не успел вдуматься в смысл этих слов. Лицо Ярды вдруг просияло, он неуклюже встал из-за стола. В песке заскрипели быстрые, упругие шаги женщины. Соломенная шляпка, лиловое сердечко губ, приятный низкий голос.