Эрик Шевийар - Краба видная туманность

И ему тоже знакомо отвращение. Так, например, однажды в ресторане Краб, сдерживая тошноту, внезапно заметил, что сидящие за соседним столом клиенты вводят всю свою пищу через открытый рот. Они раздвигали губы, запихивали в зияющую дыру кусок мяса или плода и начинали его жевать, потом проглатывали. Туда же заливались и вода с вином. Только Краба в этой омерзительной харчевне и видели.

Открыл рот, так говори. Его русский акцент совершенно необъясним, поскольку сам Краб не из русской семьи, да и в роду у него славян нет. Никогда он в тех краях не жил. Впрочем, не знает и языка. Разве что дачьа, тайга, мужык и тройка — это почти все… да, еще самавар. И тем не менее ему никак не удается избавиться от безукоризненного русского акцента, который коверкает его молчание.

Вам доводилось иногда его встретить, от этого никуда не деться: Краб в одиночку, во весь голос разглагольствует на улице, вы принимаете его за пьяницу или дурачка, но дело-то не только в этом — ну да, бедолага выпил, он не вполне в себе. Но если вы немного прислушаетесь, то быстро убедитесь, что он вовсе не бредит, напротив, его вопросы даже на редкость уместны — его солилоквия принимает в действительности вопросительную форму, исключая все остальное. Краб задает вопросы. Там, где люди обмениваются мнениями, Краб встревает со своими вопросами, там, где произносятся величественные истины, он встревает со своими вопросами, там, где высказываются окончательные суждения, крылатые слова, приказы, приговоры, советы, он спешит со своими вопросами, он отметает своими вопросами небрежно брошенные в беседе «да» и «нет». Будьте решительно «за» или «против», провозглашайте во весь голос то, что представляется вам справедливым, режьте правду-матку, утверждайте, делайте выводы, возводите на каждом углу непоколебимый монумент ваших убеждений, наполняйте воздух своим категоричными речами — все это скоро забудется. У вас за спиной со своими вопросами маячит Краб.

Почему Краб — и это в его-то возрасте — пошел учиться? и зачем охватывать столь многое? к чему столь разнообразные темы, что они покрывают всю сферу человеческих знаний? откуда этот внезапный аппетит к науке и настолько запоздалая и безудержная страсть к обучению? стоит ли поглощать обреченной памятью все на свете формулы и теоремы? нужна ли подобного рода неприменимая эрудиция? что это за напичкивание в последнюю минуту, складирование зерна, когда крысы уже на подходе? чего ради сей маленький старичок без будущего корпит так поздно над книгами? Уж не по злобе ли, дабы унести с собой в могилу колоссальные человеческие познания, дабы препроводить их в небытие?

(Но и как не испытать тут горечь? Когда Краба уже не будет с нами, чтобы раздуть в ней угли, вы увидите: они дадут погаснуть его трубке.)

Он притягивает к себе и овладевает всем, что его соблазняет, вашими женами, домами, даже вашим лицом, если находит, что оно ему по вкусу, а его карманное зеркальце непреодолимо притягивает к нему то клочок сумеречного неба, то кромешную ночь; и вот, уверившись, что обладает вожделенным предметом, Краб так, что никто не замечает, прячет его за пазухой и быстро ретируется. Так изо дня в день он и набивает свои карманы. Его махинации давным-давно известны полиции, но как положить им конец?. Однажды уже было принято решение о его аресте с конфискацией всего накрабленного. Его логово обложили со всех сторон. Был отдан приказ о захвате — и аукается он до сих пор: целый отряд спецназа перешел на сторону Краба.

На острове, когда начинается прилив, глядя, как волны нежно окутывают скалы, Краб внезапно ловит себя на том, что болеет за волны, ну да, так и есть, он на их стороне в противоборстве с островом, он встал на сторону волн, он с ними заодно, он борется вместе с ними изо всех сил своего сосредоточенного рассудка — и это действует! — Краб и волны удваивают свое неистовство, с еще большей дикостью вновь и вновь бросаются на скалы — и им удается! снова и снова! победа не вызывает теперь никаких сомнений — Краб и волны впиваются, урезают, истачивают, разъедают — победа по всем статьям — остров рассыпается, и Краб тонет.

Поразительная плодотворность его флюидов сплошь и рядом ставит Краба в затруднительное положение: он оплодотворяет все, к чему прикасается. Женщина, которую он едва задел на улице, приносит ему ребенка. Ни она, ни он тут ни при чем — но полюбуйтесь, вот они, отец и мать невинного дитяти, каковое к тому же вовсе и не домогалось появления на свет, — странное, ей-богу, семейство. Но Краб все равно чувствует себя в ответе за своих детей, пусть даже зачатых подобным образом, он их ни за что не оставит. Он узнаёт и может назвать по имени каждого из этой толпы. Одни пошли в него, смешав все расы, и на него похожи, другие же сохраняют только считанные из его физических черт, до того тесно переплетенные с чертами материнскими, что с первого взгляда заметить их невозможно, ведь приносят ребенка и камень, на который Краб уселся, и дерево, о которое он облокотился, и собака, которую погладил, и река, в которой искупался, — и он должен растить их всех в одиночку, кормить, ухаживать, всему учить. И если, к примеру, его дитя-стрекоза доставляет ему одно удовольствие, то дитя-речка окончательно рассорила его с соседями. Каждый вечер он отправляется на поиски своего дитяти-пламени в районный комиссариат. Его дитя-жираф растет вкривь и вкось, у дитяти-крысы, любительницы перекусить между едой, пропадает аппетит, когда все идут за стол, дитя-гвоздь страдает гемофилией, дитя-лимон проливает безо всякой причины слезы, дитя-кровать боится темноты, дитя-скрипка на глазах худеет, дитя-стул путается все время под ногами. Ну а дитя-ласка слегка беспокоит (опасна). На настоящий момент никаких забот с дитятей-обезьяной, та при случае даже приходит ему на помощь, но Краб знает, что с отрочеством неминуемо возникнут конфликты, ему уже трудно с дитятей-львом (и зачем ему понадобилось, зная себя, дотрагиваться через прутья решетки до львицы?).

Между детьми от разных матерей далеко не всегда царит согласие: чувства сталкиваются друг с другом, противоположными оказываются аппетиты — ну как внушить им всем семейные чувства? Если Краб в этом преуспеет — а образование, которое он и речами, и собственным примером силится им дать, только на это и направлено, — если они научатся при любых обстоятельствах выступать как единое целое, то смогут не только обойтись без него, когда его с нами не будет, и даже раньше, оставив, несмотря на все жертвы, на которые он ради них пошел, его, одинокого и жалкого, умирать в своем закутке, но и окажется, что им принадлежит весь мир.