Виктор Пожидаев - Чистые струи

Он потребовал показать мои спиннинги. Я принес из кладовки два — дюралевый, с синей капроновой рукояткой, и двуручный, очень длинный, из темного стеклопластика.

— Дюралевый у меня лучше! — похвалился он. — Я на него новую катушку поставил. А этот — барахло. Бросать неудобно.

Я хотел сказать, что если руки под штырь заточены, то любой спиннинг не забросишь, но сдержался. Ему эта понравилось. Он стал хвалить мои грузила. Они действительно были хороши — в форме капли, с маленькими проволочными петельками.

— А вот два крючка мало! — опять не утерпел он. — У меня по три.

Мы немного поспорили, но каждый остался при своем мнении. Я спрятал спиннинги, убрал со стола. Но он уходить не собирался.

Мы снова пили чай, включали и выключали телевизор, пересчитывали крючки, пробовали на разрыв японскую лесу. Она тянулась, как резина, но стоило сделать узел — сразу лопалась.

— Дерьмо! — сказал он. — Наша лучше. У меня третье лето ходит и хоть бы что.

— Нужно каждый год менять, — возразил я. — А та терпит, терпит — и подведет. Знаешь, как бывает? Локти будешь кусать.

Он стал грустнеть.

— Может, сбегать? — спросил неуверенно.

— Нет, я сам схожу, — с легким сердцем ответил я. Это его праздник. Он дошел до Польши. Я многое знал из его фронтовой мальчишеской жизни. Но про Польшу он никогда не говорил. Почему-то избегал этих воспоминаний.

Провожать я пошел его в десятом часу. К ночи стало прохладно. Но он шел в расстегнутом пальто. Это придавало ему залихватский вид. Петь он не умел, на тут что-то замурлыкал. Оказалось — мотив из «Белорусского вокзала». «Десятый наш десантный батальон». Так, кажется. Он шел — прямой и высокий, с заметным брюшком. Гусь, да и только!

— Ты похож на гуся, — сказал я, смеясь.

— А что! — ответил он с задорным самодовольством. — Нам, татарам, тарабам! Пойдем в гараж!

То, что он называл гаражом, было обыкновенным списанным железнодорожным контейнером. Он долго открывал свой хитроумный замок, открыл наконец и выкатил старенький М-106. Мотоцикленок завелся сразу и шумно. Он включил свет, в контейнере стало как днем. Он стал шарить в углу, приподнял доски и вытащил ржавый квадратный бидон. В свете фары манжета его сорочки юркнула в бидон, как очень белая крыса, а выскочила оттуда уже другая крыса — черная.

— Посмотри, какие черви! — похвалился он и сунул мне под нос шевелящийся клубок.

Я похвалил его червей. Они мне и впрямь понравились. Короткие, но толстые и очень жизнерадостные. Он подкармливал их спитым чаем.

Червей было много. По его подсчетам — штук девятьсот. Одному — на четыре-пять хороших рыбалок. Он был очень доволен: червей у нас найти трудно, иногда просто невозможно. Он ездил за ними в село к тетке, за пятьдесят километров. Ездил один: тетка не любила, чтобы ее огород обирали чужие. В нем же она души не чаяла.

— Дашь червей? — спросил я наивно.

— Нет! — усмехнулся он. — Сам накопай.

— Ты жмот! — сказал я обидчиво. — Смотри, я тебе припомню.

Он хмыкнул и стал закрывать свой дребезжащий погнутый контейнер.

— Ты только и делаешь, что припоминаешь! — натужно сказал он, вдавливая острой коленкой упрямую дверь. — А нич-ч-чего припомнить не можешь.

— Ты пузом надави, а то проткнешь!

Он явно обиделся.

— У тебя пузо больше!

— Брось! Больше твоего искать нечего. Оно тебя вперед тянет, вот и откидываешься назад, как гусь. А я прямо хожу, меня вперед ничего не тянет.

— Тебя, — заржал он, — …назад тянет. Вот и уравновешиваешься.

— Дашь червей?

— Не-а! — сказал он, отряхивая дорогие новые брюки.

— Видишь! А я тебе все даю. Камеру. Помнишь? Резиновый костюм, канистру…

— А что еще дашь? — спросил он, ухмыляясь и покачиваясь.

— Дал бы но шее. если бы ты был помоложе!

— Был бы я помоложе, ты бы не хорохорился! Ишь ты!

— Не надо вести себя по-свински. Ходишь по-гусиному, а ведешь себя по-свински.

— Червей захотел! — не слушал он. — Накопай!

— Я тебе, черт с тобой, бутылку куплю.

— Я и сам куплю. Пойдем! Я две куплю.

— А три купишь?

— Сейчас посмотрю… — Он полез в карман и начал считать шуршащее и звенящее.

— Ладно! Ничего ты не купишь, уже поздно. Я не пойду с тобой в магазин. Иди спать. А если пойдешь в магазин, то тебя выгонят или вызовут милицию.

— Милицию! Ишь ты! Я сам вызову милицию. Пойдем!

— Стой! Пойди только… Никогда больше не буду тебя провожать. С тобой всегда влипнешь в какую-нибудь историю.

— Потому что я веселый! И смелый. А смелого пуля боится, смелого штык не берет! — неожиданно чисто пропел он, привалившись к контейнеру.

— Совсем пьяница. Распустился! Смотреть противно.

— Это ты пьяница. Я за второй не бегал. А ты бегал, вот и терпи! Терпи, а то червей не дам.

— Ты и так не дашь, жадюга.

— Конечно не дам.

— Ну и ладно! Я пошел.

— Иди! Кто тебя держит.

— Терпеть тебя больше не могу. Ты становишься противным.

— А ты… — он хотел что-то сказать, покачнулся, отвалился от контейнера и пошел, мурлыкая мотив из «Белорусского вокзала».

— Мы не виделись два дня. Я уже стал скучать по нему.

— Позвони, — советовала жена. — Он обрадуется, ты же знаешь.

Но я почему-то упрямился. Она позвонила сама.

— Я как раз к вам собираюсь! — послышалось в трубке. Конечно, это он придумал, что сам собирался. Обрадовался, что не пришлось унижаться.

Он принес десяток карасей — крупных и желтых. Они еще разевали рты и хлопали жаберными крышками.

Он был приятно застенчив. Учтиво отвечал на мои вопросы. Да, дороги просохли, хоть шары катай. Он побывал на Дальнем заливе. Только что в него зашел карась. Крупный и голодный, берет с маху.

Он начинал волноваться и скрести лысину.

Залив Дальний мы любили особенно. Мало кто из рыбаков рисковал туда добраться. Не зная объездных троп, можно утопить мотоцикл. Кругом мари и болота. Зато пологие песчаные берега залива, ровное песчаное дно делали рыбалку похожей на сказку. На мелководье, сравнительном мелководье, кишел карась и гуляла щука, в ямах таились змееголовы и сомы, и там и сям не было отбою от косатки.

Он очень хотел поехать туда с ночевой, но один на ночь никогда не ездил. В этом тоже было что-то странное, что он не хотел и стеснялся мне объяснить. Я сказал ему, что заработал три свободных дня. Он стал наливаться радостью.

Три дня плюс два выходных.

— Тетка еще червей привезла! — поделился он, разминая мою сигарету. Он бросил курить и теперь схватил ее машинально. — На месяц нам хватит!

Он был очень щедр, и ему всегда казалось, что он недостаточно щедр.

— Может, сходить? — спросил он неуверенно.

— Нет, — сказал я твердо. К чему?! Разве нам так плохо?

Он тут же согласился, что и без этого хорошо. Мы пили чай, включали и выключали телевизор, готовили к рыбалке мои снасти, помогали моей жене укладывать дочурок и были взвинчены. Он то и дело царапал лысину и улыбался улыбкой ребенка.