Александр Плетнев - Когда улетают журавли

— Больно?

— А нет. Это бог мне за правду лица прибавил. Будешь жить по правде, и у тебя так же будет.

— А сердце-то чует, — говорила бабушка, собирая ужин. — Легла спать, а оно так и рвется: выйди за деревню, подсказывает, едут.

За ужином Сан Саныча стало клонить в сон, и бабушка повела его спать в чулан.

— Хорошо будет в чуланчике-то, покойненько. Окошечко махонькое, солнышко долго не разбудит.

Где-то над крышей заворчал гром, а потом зашуршал дождь.

— Спи, цыпленок, спи. И громушко, и дождичек — славно, хорошо.

— Я тебе, бабушка, две плитки «Рот-фронт» привез и драже, — говорил, засыпая. Сан Саныч.

— На что мне дрожжей: у меня свои есть дрожжи. Зря заботился. А «в рот фронт», это что?

— Шоколад, — одолевая сон, ответил слабо.

Тихо шуршал дождь, что-то шептала бабушка, и Сан Саныч сразу же заснул.

Проснулся он оттого, что в лицо ему кто-то брызнул воды. На бочке, над изголовьем, сидел кот и стряхивал с себя росу. Из окошечка пучком било солнце. Под потолком висели веники, а чуть ниже — мешок, через край набитый волосом, и Сан Саныч удивился: зачем его столько набрали в парикмахерской.

Он вышел на двор, и его осенило солнце. Оно светило сверху и снизу из рассыпанных по траве, лопухам и листьям росинок. На бельевом шнуре сидела ласточка и что-то щебетала, рассказывала сама себе, как болтливая девчонка. Бабушка вешала на колья кринки.

— Проснулся, цыпленок. Умывайся, — она показала на жестяной умывальник, прибитый к столбику, — да будешь оладушки есть.

Она принесла полотенце, но Сан Саныч еще не умывался.

— Ай, водичка холодная? Сейчас я тепленькой волью.

Сан Саныч потянул бабушку за рукав:

— Бабушка, а где туалет?

— На-ко, да вон, на огороде. А ты иди в сарай. На огороде роса — вымокнешь.

Сан Саныч опасливо заглянул в сумрачный сарай. Над головой пролетели две ласточки, обдав лицо ветерком. Он сделал еще шаг в сумрак, но тут кто-то зашипел страшно и больно долбанул в ногу. Сан Саныч кинулся бежать к бабушке, а за ним, вытянув шею, гнался гусак Сенька.

— Сенька, фулюган, подожди, осенью скручу голову! — пообещала бабушка и ударила Сеньку хворостиной по спине, как по подушке.

Сенька, победно гогоча, пошел к сараю, а навстречу ему вышла гусыня со стайкой желтых гусят.

— Иди, я покараулю. — Бабушка с хворостиной встала у дверей. Сенька косил злим глазом из оранжевого ободка и басовито ругался.

В сарае Сан Саныч пригляделся; Под крышей в углу — глиняный ласточкин домик. — Ласточка влетела, помахала крыльями на месте, вцепилась коготками в край домика и отдала птенцам большую муху. Потом она сидела, смотрела на Сан Саныча и нисколько его не боялась. Он перевернул высокое лукошко, залез на него и потянулся к ласточке рукой. Ласточка вспорхнула и с криком «тви! тви!» заметалась по сараю. Сан Саныч всунул руку в гнездо и нащупал мягких и теплых птенцов, вынул сразу двух, розовых, с мелким пушком на спинках. Сердце Сан Саныча заколотилось восторженно и умиленно.

— Ой вы маленькие! И как вас не тошнит от мух. Я вам вкусненькое что-то принесу.

Не раскрыв птенцам секрета, что он принесет, положил их в гнездо, спрыгнул с лукошка и только сейчас заметил, что пол сарая засыпан крупной черной смородиной. Сан Саныч набрал горсть и вышел.

— Чтой-то ты долго, цыпленок?

Сан Саныч разжал горсть:

— Для чего смородину на грязный пол сыплете?

Бабушка смотрела непонимающе и вдруг спохватилась:

— Брось, брось-ка ты! То ж кака овечья.

Сан Саныч, сконфуженный, умывался, а бабушка вытирала концом платка слезы, смеялась:

— Боже-ж ты мой… Смородина… — А потом серьезно для себя: — «В рот фронт» знает, а назем не видывал. Ну и слава богу, слава богу: мы вот жизнь в наземе, так хоть дети да внуки…

Сан Саныч побежал в избу, отломил от плитки кусок шоколада и — в сарай:

— Сейчас я.

— Ай, животик расстроился, — забеспокоилась бабушка. — Я черемушкой тебя попою, враз завяжет.

А Сан Саныч стоял на лукошке и крошил шоколад в гнездо. Ласточки кричали тревожно, летали по сараю и чуть не клевали Сан Саныча в голову.

— Это вам не мухи. Распробуйте, так…

Потом они сели завтракать.

— Зачем вы волосы в парикмахерской собираете?

— Где?

— А в мешке, в чулане.

— На-ко, да это овечья шерсть. Поярковая, — пояснила бабушка. — Валенки из нее сваляем. «Парикмахерская», — засмеялась она. — Ничегошеньки ты, в этом городе живши, не знаешь.

Сан Саныч решил, что овцы для него — сплошная загадка: два раза опростоволосился из-за них.

— Покажи, бабушка, овец.

— А сейчас, цыпленок, увидишь. За огородами Машка пасется с ягнятками. Окотилась она, так в стадо не пускаем пока.

— Как окотилась?

— Родила ягняток. Пойдем вот на озеро дедушку с отцом встречать — и увидишь Машку-то. Дедушка с отцом рано встали. Карасей поплыли ловить.

Из-за плетня Сан Саныч не видел озеро, а когда вошли в огород, увидел. Озеро было тихое-тихое, и берегов почти нет: вода на ровном месте. Камыш только высокий. Чайки летают, как над морем, скрипуче кричат. И Сенька со своей семьей с краю плавает.

Вышли из калитки. На берегу, на мелкой и мягкой как одеяло траве паслась Машка. Она была маленькая. Сан Санычу по грудь. И хотя было жарко, но на ней была длинная, густая шерсть, такая же, что видел Сан Саныч в мешке. Около Машки топтались два ягненочка, совсем крошечные. Мелкая кудрявая шерстка черно блестела на них как начищенные ботинки. Ушки обвисшие, на копытцы напускалась прямая шерсть, будто на ягнят надели расклешенные штанишки.

— Возьми ягненочка на руки, — сказала бабушка.

Но только Сан Саныч протянул к ягненку руки, Машка строго поглядела на него и топнула ногой.

— Не бойся, она смирная, — успокоила бабушка и, взяв ягненка, подала его Сан Санычу.

Мягкий, будто бескостный, теплый и покорный ягненок лежал на руках Сан Саныча. Сан Саныч, сюсюкая, стал целовать покачивающуюся головку, пахнущую солнцем, и ему ни за что не захотелось расставаться с ягненком никогда.

— Бабушка, можно, я его увезу с собой?

— Вот-то. Куда ж его от матери? Без титьки-то он жить не сможет.

Сан Саныч отпустил ягненка, и он побежал к матери, за ним — другой, и они стали тыкаться мордочками в вымя, сосать, часто помахивая хвостиками.

Далеко у другого берега чернела лодка. Сан Саныч и бабушка сели на теплое дно перевернутой лодки и стали ждать. Пришел кот, сел с ними рядом и, облизываясь, стал смотреть на озеро.

— Ждет Васька, — сказала бабушка. — Любит карасиков.

Положила коричневую шершавую руку внуку на плечо, спросила:

— Тесно жить в городе, утомно? Вишь, какой ты бледный да худой.

— Машин много, — сказал Сан Саныч, — всяких, и автобусов.

— То-то машин. А тут — волюшка, — бабушка повела рукой. — Просторно тут.