Константин Лагунов - Больно берег крут

— В чем дело, Рафкат Шакирьянович? Почему не выполняем решение бюро?

— Какое решение? — невинно поинтересовался Гизятуллов. — Сейчас о Турмагане все решают: и ЦК, и Совет Министров, и обком. Министерство бомбит приказами. Главк распекает. Жми метры. Давай скважины. Гони тонны… — Говоря это, представил растерянную физиономию Черкасова, злорадно ухмыльнулся и с ходу повернул на сто восемьдесят градусов. — Правильно делают, что жмут! Нам поблажку — мы из упряжки. Ха-ха! Назвался буровиком — бури. Наше дело, Владим Владимыч, бурить, не дороги строить…

— Буровые по воздуху не летают.

— Наш гензаказчик, дорогой товарищ Бакутин, похоже, думает иначе…

— Почему на вашем участке бетонки ни людей, ни машин?

— У меня квартальный план по всем швам… — в голосе Гизятуллова зажурчало раздражение. — Почти все буровики — в балках…

— Знаю, — нетерпеливо перебил Черкасов. — Почему все-таки коммунист Гизятуллов не выполняет…

«Вот баран. Обязательно надо промеж рогов трахнуть». Сказал, ровно ножом полоснул:

— Ваше решение — незаконно! Горком не имеет права перемещать силы и средства предприятия…

— Права горкома мне известны, — снова перебил Черкасов. — Намерены вы…

— Нет! — крикнул Гизятуллов в трубку и хватил кулаком по столу. — Не намерен! Не буду! Сегодня же обжалую в областной комитет партии…

— Прошу в семь вечера ко мне. По пути загляните на строительство бетонки.

«Я занят!» — чуть было не рявкнул Гизятуллов, да вовремя прикусил язык и после длинной паузы пробурчал:

— Если станем через каждый день заседать — работать кто будет?

Вместо секретарского баритона в трубке послышалось равномерное «пи-пи-пи-пи».

— Так-распротак твою! — злобно выкрикнул Гизятуллов, кинув пищащую трубку на аппарат.

Придвинул чистый лист бумаги, махонькими буковками убористо вывел на нем: «Первому секретарю Туровского обкома КПСС товарищу Бокову Г. П.». Наморщил широкий приплюснутый нос, оттопырил полные красные губы: задумался. «Надо остыть. Горячее не бывает острым. Вечером напишу. Есть же наверняка и другие, кто считает затею с бетонкой самоуправством и беззаконием. Пристегнуть их, сочинить коллективный протест».

Остаток дня прополз юзом — ни дела, ни работы, и чем ближе к назначенному часу, тем неспокойней становилось на душе.

Знал, что ничего особенного не произойдет, верил в собственную правоту и неуязвимость, а все равно подсасывало дурное предчувствие. Отгонял его, отмахивался, а оно не отлипало. С того и накричал на председателя профкома, испортил два банковских чека, обругал бухгалтера и, все более негодуя, в половине седьмого ринулся в горком.

Нарочно сторонясь кольцевой дороги, раз все-таки глянул на нее. Приметил разноцветные кучи гравия, грунта, песку, домиком составленные бетонные плиты, несколько самосвалов подле экскаватора, «Лихо раскрутили. Мастера чужой головой свои дыры затыкать… Поскользнешься, товарищ Черкасов», — мысленно пригрозил Гизятуллов. Отворотился от бетонки и больше ни разу не глянул.

Несмотря на малый рост и приметную полноту, Гизятуллов шагал размашисто-широко и бесшумно, мягко ставя короткие толстые ноги на землю. Он мог вот так размеренно и ходко вышагивать и час, и полтора, не уставая. Зато на первой же сотне метров тело покрылось потом, мясистые квадратные ладони стали липкими. Проклятая потливость! Как будто потогонный аппарат внутри. Чуть взволновался или напрягся — и уже мокрый. Радуется — потеет, горюет — потеет, смеется — потеет, негодует — потеет. Перед тем как поздороваться, обязательно надо потискать в кулаке носовой платок иль неприметно шаркнуть ладонью о пиджак.

— Фу! Духота собачья!

Сердито рванул, расслабляя, ошейник галстука, повертел головой, сгоняя напряжение с литой красной шеи. «Тропики, мать твою… Тридцать шесть в полдень. Вода да болота. Воистину — край крайностей. Не черное, так уж белое.

Никаких полутонов. За пару часов эта духота может обернуться мокрым снегом. Зимой хоть работа греет, а сейчас…»

К распаренному потному телу комары прилипали роем. «Во зараза! Собак заедают — человек терпит. Ни мази, ни накомарники не помагают. Чертова сторона…»

Легко шагали короткие толстые ноги, руки стирали пот с лица, отмахивались от комаров, давили их, а в голове — неуправляемое кружение мыслей вокруг распроклятой бетонки.

Круглое, красное, будто намасленное лицо Гизятуллова с круглыми выпуклыми глазами за толстыми стеклами круглых очков чем-то привлекло внимание двух встречных мальчишек. Те расступились, пропустили пышущего жаром, пыхтящего Гизятуллова, и вслед ему полетело насмешливое:

— Сеньор Помидор.

Еле отогнал желание надрать уши маленькому охальнику. Теперешние мальчишки не больно-то почитают возраст.

Подгоняемый сдвоенным ребячим хохотком, Гизятуллов ругнулся про себя и прибавил ходу.

Как он и предполагал, собрали всех протестантов-ослушников. Их было семеро, и все второразрядные. Гизятуллов даже фамилии ни одного не знал. Лица смутно помнил, а ни должности, ни имени… Это расстроило: с подобным подкреплением разве что кружечку кваску выпить, а уж что-нибудь покрепче он бы с ними пить не стал. Не та компания, явно не та. Оттого и сел на особицу, подальше от единомышленников, всем своим видом подчеркивая собственную отдаленность и независимость от проштрафившейся семерки.

— Все в сборе, — спокойно и буднично сказал Черкасов. — Начнем. Самый занятый здесь, я думаю, товарищ Гизятуллов. Ему первому слово. Объясните, пожалуйста, бюро — почему не выполняете решение о строительстве бетонки?

Не хотелось Гизятуллову выслушивать нарекания и попреки на глазах этих семерых заморышей. УБР — спинной хребет нефтяного Турмагана. Без скважин нефть не возьмешь, а скважины делают его буровики. Рыцарским легионом назвала недавно сибирских буровиков «Правда», а он — магистр этого легиона — на одной скамье с какими-то замухрышками, у которых ни стати, ни масти. Хитер Черкасов, оттого и начал экзекуцию с Гизятуллова и тем сразу больно зацепил начальника УБР. Но Гизятуллов, проворно занавесив обиду недоуменной улыбкой, начал петлять:

— Зачем стричь всех одной гребенкой, Владим Владимыч? У каждого предприятия свои особенности и возможности. Один пальцем сдвинет, другой кулаком не сшибет…

А глаза Гизятуллова предостерегали Черкасова: уймись, не при на рожон, сделай вид, что не приметил маневра. Но Черкасов не унимался.

— Товарищ Гизятуллов, — хоть и с легким, но все-таки с приметным нажимом выговорил он. — Мы ждем ответа на совершенно конкретный вопрос: почему не выполняете решение бюро?

«Значит, на таран? — остро сверкнуло в глазах Гизятуллова. — Пожалеешь!»