Юрий Манухин - Сезоны

— Месяца полтора, если на совесть сидеть.

— Как? — насторожился главный. — Это что же выходит?.. Выходит, что этим годом мы тему не списываем?

Главный помрачнел, оживление его улетучилось так же быстро, как набежало.

— Та-ак, — протянул он после минутной паузы. — И вы считаете, Громов, что другого пути нет?

Я пожал плечами.

— Ох и задали же вы мне задачу, Павел Родионович! Нет-нет, я вас понимаю, — закрыл он мне рот, из которого собрались вырваться возмущенные слова, — работа, вероятно, действительно слабая… Но такая ли она никудышная, что за нее…

— Такая, Геннадий Андреевич, такая. Может быть, даже еще хуже, — перебил я главного, догадавшись, куда он гнет.

— Н-да… А если мы обяжем его убрать все бесспорные ошибки, исправить бесспорные замечания, чтобы не было существенной переработки?..

— На это у него уйдет не меньше недели, но оценка моя останется прежней. Геннадий Андреевич, это не тот случай, когда можно марафетом спасти работу.

— Так… так… так… — медленно произнес главный, и я отчетливо уловил раздраженные обертончики, в которых плавали ничего не значащие слова. — Но вы, я надеюсь, понимаете, Павел Родионович, что означает для экспедиции несдача в срок тематического отчета? Ведь эта тема всесоюзная, ее ждут в Москве, о ней уже запрашивал головной институт, кому предстоит свести все в единый отчет.

— Ну, скажем, за полтора месяца москвичи, еще не доберутся до наших окраин, — усмехнулся я, услышав за последней фразой главного другую: «Ведь мы не выполним план по отчетам. И втыки сделают нам на всех уровнях. А кому это нужно?»

— Согласен, не доберутся. Но сроки есть сроки, Павел Родионович. Государственный план есть государственный план. — Главный вздохнул и снова выжидательно замолчал.

— Я совсем не понимаю вас, Геннадий Андреевич. Я-то тут при чем? Ну, сорвал Беленький отчет, ну и разбирайтесь с ним, наказывайте его, если хотите! Не устраивает вас моя рецензия, ну и отдайте отчет еще кому-нибудь на отзыв! А я не могу написать то, что считаю неверным! И не надо меня уговаривать! — поднял я забрало.

— Уже поздно. Вы держали у себя отчет неделю.

— Четыре дня, — уточнил я.

— Другому рецензенту потребуется тоже не меньше недели, — пропустил главный мои слова.

— Могу помочь ему сократить время на экспертизу, — потряс я листками с замечаниями.

— Нет, никак не получается, — с досадой прикинул в уме главный. — И следовательно, остается один выход. — Он встал из-за стола, подошел к шкафу, за стеклами которого блестели, сверкали, искрились, радуя глаз, прекрасные друзы и жеоды кристаллов и пришлифованные образцы пород, постоял, сутулясь, спиной ко мне, глядя на это великолепие, и наконец развернулся в мою сторону: — И следовательно… мы будем защищать отчет в том виде, в каком он есть. А вы… Вы, Громов, выступите оппонентом.

«Мы будем защищать отчет» было сильно сказано, но неосторожно.

— Выходит, — встрепенулся я, — вы предлагаете мне защищать на техсовете свою рецензию. Я правильно вас понял?

Главный выпрямился.

— Я этого не сказал. А вы вольны понимать то, чего я не говорил, как вам заблагорассудится. Можете идти.

Слух о том, что Громов «зарубил на корню» отчет Беленького и теперь ему будут «промывать мозги» на техсовете, прокатился по экспедиции, кажется, быстрее, чем я вернулся к своему столу после аудиенции у главного. Совру, если скажу, что я равнодушно воспринял идею главного. Нетрудно было представить, какая экзекуция будет мне уготована, создай главный «определенное» мнение против моей рецензии, а еще хуже — против меня самого. Ведь тогда придется чуть ли не каждым словом доказывать, что ты не дурак и к тому же порядочный человек. Тяжко, что и говорить. Посоветоваться бы с кем-нибудь из старых «зубров» и, если бог даст, заручиться их поддержкой. Даже такая мысль промелькнула — что значит опыт.

Уже перед концом работы заглянул к нам в камералку Робертино:

— Зайди ко мне.

С прошлого года Робертино возглавлял геологический отдел экспедиции. Вот кому я должен выложиться до конца. Как я сразу не скумекал? Кто из начальства знал меня лучше, чем он?

В отделе, кроме нас, никого не было.

— Что у тебя там с Нолем стряслось?

Я расхохотался.

— Ох люди-люди! Ему искать новую работу пора, а его смех разбирает. Ну чего скалишься?

— Вы бюрократом становитесь, Роберт Иванович, если, как вы говорите, главный — бюрократ. Он ведь меня, когда вызывал, перво-наперво спросил: «Что у вас там с Беленьким стряслось?» Похоже?

— Не обижай, Паша. Он тебя как спросил? Без эмоций. А я тебя как?.. С участием, Павел Родионович.

Я не коротко, но и не длинно рассказал суть конфликта. Робертино слушал внимательно. Меня всегда поражала мертвая хватка Робертино. Он ведь не был гидрогеологом, но суть темы почти в мгновение ока понял.

— Так это же форменный бандитизм на геологических тропах Крайнего Севера! И он отказывается исправлять? Вот наглец!

А я, воодушевленный такой искренней поддержкой Робертино, готов был развивать свои идеи хоть до ночи, но тут позвонила Наташа — жена Робертино, и он виновато сказал в трубку:

— Иду-иду. Тут мы, понимаешь, с Пашей толкуем о проблемах современной гидрогеологии.

Она, видно, что-то такое ответила ему, что он часто заморгал, без звука опустил трубку и стал поспешно одеваться.

— Молодец, что познакомил меня с этим делом подробно. — И добавил на прощанье: — А теперь стой насмерть, Паша!

Техсовет экспедиции начался в среду сразу же после обеденного перерыва в кабинете начальника экспедиции. Нездоровый ажиотаж вокруг защиты отчета Беленького собрал необычно много народа. Чтобы рассадить приглашенных, принесли все стулья из приемной да еще из камералок прихватили.

— Хватит! — басом сказал Романов Лев Петрович, начальник экспедиции. — Люба, закройте дверь и никого больше не впускать! Успокаивайтесь, товарищи, успокаивайтесь. Не будем тянуть время. У нас сегодня много работы. Два вопроса, — заглянул он в повестку дня, — две защиты отчетов. Первый вопрос — рассмотрим отчет Глушковского поискового отряда. Пожалуйста, Алексей Прокофьевич.

Просто отлично защищался Леша Кобзев. Как песню пел! Правда, и защищать ему особенно нечего было — отчет защитил сам себя, работа его партии защитила. Из пяти рудопроявлений, открытых его партией за два года, два шли под детальные поиски, к тому же вокруг них вырисовывались довольно приличные площади, «зараженные» металлом. В рецензии на отчет Кобзева прилагалась отличная оценка, и техсовет, не долго обсуждая, принял отчет с той же оценкой и рекомендовал его к защите на НТС управления.

Я слушал Кобзева и всю его защиту и внутренне весь сжался, как перед прыжком. Следом предвиделось нечто совсем иное.