И. Ермаков - Володя-Солнышко

Рассвело.

Притомился отрядик. Снегу в лесах уже лежало порядочно. Грузно идти. Присели рядком на валежнину чуть отдохнуть, покурить...

Кто-то браво и весело фыркнул у них за спиной. Разом взбросились все. В моментальном испуге взнесли, подхватили оружие. О, будь ты неладен – Кузя! Он драчливо грозился боднуть под ремень Кукаречку.

Лесник вспомнил: той самой минутой, как выйти из лагеря, погладил он лоське горбатенький храп, побаловал с ушками... И Павлинка тут рядом крутилась. А потом, поутру, отвязали, как видно, «ордынцы» опять молодца на «соленые игрища», а он – лататы. Устрекнул по следам. Шаг размашистый, скорый, снега – нипочем. И настиг. Привык бродить по лесам с Кукаречкой.

– Ето кто тебя звал-приглашал, циркача длинноногого? – возмутился Кукаречка.

– Его надо прогнать, – затревожилась Павлинка. – Он нам все дело может испортить. Наведет на нас...

Служба охраны дорог и мостов за последнее время у немцев намного усилилась. Даже за полосой отчуждения [8] Полоса отчуждения – название участка земли определенной ширины, находящегося в ведения железной дороги. вырубали вдоль линий леса, подсекали кустарники, подрост, расчищали сектор обзора, обстрела. Пусть никто не пройдет к полотну незамеченным. Шла «рельсовая война».

По шпалам и по обочинам шпал, словно путеобходчики, вышагивали вооруженные патрули. Впереди особо важных составов догадались дорожники-немцы пропускать поначалу платформы с песком. Ну, взорвешь эту дуру, а толку? Даже не соль... Значит, надо уметь успевать в тот короткий разрыв между прохождением балласта и появлением основного, хранимого, истинного эшелона, надо уметь успевать заминировать рельс.

– Прогоните его, дедушка Кукаречка!

– Не прогонишь запросто теперь, – поскучнел старикан. – Остается, что заново лишь привязать.

– Тогда привяжите!

– Расстегайте, ребята, ремни. Больше нечем его привязать. Не в отряд же вести, – виновато сговаривал дед Кукаречка парней.

– Может, лучше... прирезать? – предложил тот, который с винтовкой:

– Пырну вот под ребра штыком – и покой.

– Ну, снимайте, снимайте, – словно бы и не услышала дельного предложения-совета девчонка.

Дело странное... Кукаречке было под шестьдесят, в бороде заселилась сединка, парни – оба служили действительную, а старшей над ними в заснеженном этом лесу была пятнадцатилетняя Павлинка.

Два ремня соединили на пряжках. На третьем – вскололи-прорезали финкой на сыромятном конце еще одну дырочку и тоже смыкнули с двумя остальными. Растянули наличными силами, вроде крепко. Надежно.

– Ходи-ка сюда! – позвал Кукаречка лосенка.

Партизаны отправились дальше. Спешили теперь. День декабрьский с воробушкин нос, а до железной дороги еще километров двенадцать. Собирались передохнуть три-четыре табачных задышки, а лосенок отнял полчаса.

Белые призраки... Видит их один черный ворон...

Деревья казались девчонке большими...

Серые волки лесные рядом с фашистами казались девчонке ручными...

В гестапо замучена двенадцатилетняя Лида. Сестричка маленькая. Схватили ее с партизанской запиской. Схватить должны были Павлинку, но случилось так, что с запиской отправилась Лида. Павлинка ее попросила... Замучили изверги. Стрекоза голубоглазая. Верила в сказки, разыскивала чудеса: «Русалки, русалки! Нарвите Лиде кувшинок».

Да, серые волки лесные казались девчонке ручными.

У трех вязов расстреляна мама...

А на этой неделе расклеивали по округе листки с Павлинкиной фотографией. Курносая. Косички-ленок. «А галстук замазали, гады». За Павлинкину голову обещано десять тысяч рублей, усадьба, коровы и лошади. «А галстук замазали, гады. Пусть бы видели люди, что она – пионерка».

В лесу посветлело. Теперь надо двигаться скрытно, под стать невидимкам, надо высмотреть все, опознать, примериться. Главное, не попасть на глаза патрулям. Вон они, две голубенько-серых фигурки. Может быть, их придется «снимать». А не надо бы. Финкой не взять. Если финкой единым наскоком, то надо ползти к полотну. А след? Свежий след на снегу еще издали выдаст. Насторожит патрулей. Не птица – не перелетишь. А стрелять?..

Ох, не надо бы стрелять. В километре, в полуторах ли гарнизон – полустанок. На выстрелы пустят проверку, а то и тревогу сыграют. Значит, ждать. Ждать, не двигаться, пока не пропустят балласт... Где окажутся в эти минуты патрульные? Ведь у Павлинки в резерве только минуты. А надо успеть подползти. Надо выдолбить финкой в промерзнувшем грунте гнездо для мины. Надо тщательно насторожить нажимные взрыватели. Прямо под рельс. Чтоб давануло маленько и – в тар-тарары! Пять вагонов с румяным обученным офицерьем... Остальные – снаряды, бензин. Когда поведет-захмелит паровоз под откос, всем стрелять зажигательными по цистернам. Подстраховать стихию. После «дела» задача – запутать следы.

Наметили телеграфный столб, против которого выползет Павлинка на насыпь. Обсудили, кому где залечь, где, кому и за кем наблюдать. Патрулей, если явятся... подходить будут близко к Павлинке, перестрелять. Но стрелять только в случае крайней опасности... До поры подержать их на мушке. Надо ти-и-ихо бы, тихонько громыхнуть эшелонам. Надо тихо бы, тихонько...

Уже дважды прошли-поравнялись с партизанской засадой патрульные. Слышны их голоса – сотня метров всего. День безветренный, теплый, а к сему и веселый пушистый снежок. По морозу обычно угрюмеет фриц, а сегодня – разговорчивые, собеседливые.

В воздухе зародился какой-то невнятный приглушенный нашепт. Подержался секунды и растворился, угас.

Глянули на часы.

– Балласт через мостик, должно быть, прошел. Это мостик отгулкнулся; – определила Павлинка.

Кукаречка наростил на ухо ладонь.

Снова звук-перешепт, словно легонький ветер потронул вершины дерев. Гул теперь не терялся, не гас, а взрастал, определялся, близился.

– Поползу, – прошептала Павлинка. – Если верно с балластом, я после сразу на рельсы.

Девчонка засунула оголенную мину за пазуху ватной фуфайки. Ее надо беречь. Оберечь надо гнезда взрывателей, чтобы в них не натискался снег.

«И такую страхидлу под сердце кладеть», – зябко вздернуло плечи бойцу Кукаречке.

– У тебя... знаешь что?.. У тебя не сыграить она под фуфайкой?

– Нет, она же без взрывателей.

– Все-таки ты...

– Я пошла...

Поползла. Потянулась за нею глубокая снежная борозда.

«Вить дитенок! – повинно и скорбно глядел в снежный след Кукаречка. – Лежишь, старый пес?! Ну, лежи, полежи... Наблюдай, как оно издали получается. Как дитенка... внучатку за смертью своей отослал. Устроил вселучший мир!»

Да, шел балласт. Шесть платформок, нагруженных щебнем, песком, металлическим ломом. Их не вел, а толкал паровозик «овечка». Тоже – малая предосторожность... Пусть летят под откос поначалу платформы, пока выйдет очередь паровозу – машинист с кочегаром, авось, и успеют повыпрыгнуть.