Мигел Соуза Тавареш - Экватор

Откинувшись на спинку, Луиш-Бернарду наблюдал из открытой кареты за проплывавшим мимо него городом, ощупывая взглядом каждую деталь, удивляясь изящности четких линий построек, с любопытством глядя на гуляющих людей и пытаясь представить себе их ежедневную жизнь. Окутанный этим неожиданным для себя ощущением благополучия и комфорта, которому никак не противоречил утренний декабрьский холодок, он вдруг понял, почему Дон Карлуш чувствует себя здесь гораздо лучше, чем в Лиссабоне, в залах своей официальной резиденции во дворце Несесидадеш. Тем временем, лошадь, запряженная в карету, рысью приблизилась ко дворцу графов Браганских, и Луиш-Бернарду неожиданно ощутил, как сбилось его дыхание от вида представшей перед ним Дворцовой площади, в глубине которой, в западной ее стороне взору открывался сам четырехэтажный дворец, совершенный в своей четырехугольной геометрии. Его главный фасад был весь выполнен из мрамора розовато-коричневого оттенка, с правой стороны, под прямым углом к нему, находилось здание белого цвета, обсаженное по периметру кипарисовыми деревьями. Здесь располагались королевские покои, хотя снаружи все это, скорее, напоминало какое-нибудь служебное дворцовое помещение.

Минут через десять после прибытия гость был препровожден в небольшой зал на первом этаже, с камином, к которому он прислонился, рассматривая картины, развешенные на обитых желтой парчой стенах, когда снаружи послышался шум въезжающих на просторную Дворцовую площадь карет, свидетельствовавший о прибытии короля и его свиты. Выглянув незаметно в окно, Луиш-Бернарду узнал короля, выходившего из первой кареты, в сопровождении двух человек. Следом послышались шаги, приближающиеся к залу, в котором находился Луиш-Бернарду, и в зал вошел граф де-Арнозу. Он осведомился о том, как прошло путешествие, и сообщил, что Его Величество только что вернулся с утренней охоты и что он примет его сразу, как переоденется. Граф присел рядом, чтобы составить компанию гостю, и они провели некоторое время за светской беседой, в ожидании короля.

Ждать пришлось недолго. Десять минут спустя, возвещая о своем приближении тяжелой поступью по кафельному полу и своим громким голосом, отдавая кому-то на ходу распоряжения, появился и сам Дон Карлуш. Одет он был довольно скромно, в серый шерстяной костюм с замшевым жилетом темно-зеленого цвета и подобранным в тон галстуком. Лицо его было слегка обветренным, светлые с проседью волосы и ярко-голубого цвета глаза выдавали в нем потомка нескольких европейских династий, преимущественно северных. Голос короля был довольно низким, рукопожатие несколько небрежным, однако глаза смотрели прямо на собеседника в то время, как он его приветствовал. В целом, король производил впечатление человека, внушающего почтение, несмотря на его полноту и на то, что все последнее время он находился в центре бурных политических дебатов, в которых одна часть страны его обожала, а другая ненавидела. Разговор продолжался стоя: когда были пройдены обычные для этой ситуации формальности и после того, как он выразил благодарность за то, что Луиш-Бернарду соблаговолил приехать в Вила-Висоза, Дон Карлуш сказал:

— Ну, что ж, мой дорогой, как вы, наверное, знаете, я только что вернулся с охоты, а у охотников зверский аппетит. С охотой или без нее, аппетит — это то, чем я славен. К счастью, слава эта идет мне во благо… в отличие от другой. — На этих словах Дон Карлуш улыбнулся открытой улыбкой, в то время, как Луиш-Бернарду, смутившись, не понимал, стоит ли ему тоже понимающе улыбнуться, или же, наоборот, не показывать, что он догадывается, о какой такой «другой славе» король ведет речь. Хотя всей стране было известно, что Сеньор Дон Карлуш — охотник не только до куропаток, зайцев, оленей или кабанов в Вила-Висоза, но также и до служанок, дочерей местных обывателей, жен некоторых представителей городской знати или совсем простых девушек, стоящих за прилавком местного магазина. В этом и у короля, и у самого Луиша-Бернарду вкусы, что называется, совпадали.

— Что ж, — продолжил хозяин, — надеюсь, с чувством голода у вас, после вашей поездки, тоже все в порядке. Потому что довольно скоро вы убедитесь, что поесть в наших местах можно очень недурно. Это будет мужской обед. Идите со мной, и я представлю вам остальную часть нашей компании. Если вы не против, сначала мы спокойно пообедаем, а потом, уже вдвоем, с глазу на глаз поговорим о том, ради чего я вас сюда позвал.

Это и вправду был исключительно мужской обед. За те несколько часов, которые он провел в Вила-Висоза, Луиш-Бернарду так и не узнал, была ли там королева Дона Амелия: дело в том, что она проживала отдельно, в Лиссабоне и Синтре, вместе с доверенными дамами — своими подругами и французскими кузинами, которые приезжали навещать ее и которым она жаловалась, что у нее с мужем «уже прошел этап раздельных спален и настало время раздельных дворцов».

Четырнадцать присутствовавших за обедом мужчин были посажены по обе стороны огромного стола, за которым легко уместились бы и с полсотни человек. Король сел в центре и подал знак Луишу-Бернарду, чтобы тот сел с противоположной от него стороны. У каждого места было меню, и все принялись с интересом изучать его. Дон Карлуш был известен тем, что придавал этим меню огромное значение Иногда даже, здесь, в Вила-Висоза или на борту королевской яхты «Амелия», король составлял их собственной рукой, присовокупляя к ним также и свой собственный авторский рисунок. В тот день шеф-повар Вила-Висоза предлагал уважаемым господам, собравшимся на верхнем этаже, следующее:

После того, как подали горячий суп из протертых помидоров и белое вино Vidigueira, охотники стряхнули с себя оцепенение, и разговор стал более оживленным. Луиш-Бернарду не мог не заметить, как осторожно обходилась тема, которую кто-то походя назвал «мелкой португальской политикой». Вместо этого разговор начался с обсуждения утренней охоты, после чего перешли к внутригородским историям. Падре Бруно, как рассказывали, подозревался в том, что обрюхатил еще одну прихожанку. Если верить местным слухам, это была уже вторая, меньше чем за год. Однако большинство за столом считали, что история эта — ничто иное, как сплетни, которые распускаются святошами из Церкви Непорочного Зачатия. Последние решили, и совершенно справедливо, что раз симпатичный падре Бруно не может, по крайней мере, сразу — принадлежать каждой из них, преданных местной церкви и обеспокоенных благополучием прошедших через нее священников, то пусть он отныне, как «res publica» достанется им всем вместе, и никому в отдельности. А еще, говорят, на днях случилась перепалка между цыганом и торговцем с площади, закончившаяся стрельбой, беготней и большим переполохом, длившимся все утро. Слава богу, что никого не убили и не ранили. Полиция схватила цыгана и привела его к судье. Тот вынес соломоново решение — послал за торговцем и посадил обоих в местную тюрьму. А торговец-то тот оказался постоянным поставщиком Дворца, куда регулярно привозил сливы из Э́лваша. Король их так любит, что не преминул и сам высказаться по этому поводу, то ли в шутку, а то ли всерьез: «Надеюсь, уважаемый господин судья отдает себе отчет в том, чем может грозить долгое пребывание этого человека в тюрьме!»