Ирина Потанина - Русская красавица. Напоследок

«Вновь иду, душа толкает ноги…» А город уже дышит праздником — искриться, переливается, шумит. Ветер атакует, и ежесекундно приходится отплевываться от попадающих на лицо снежинок. Отчего-то это совсем не раздражает, а даже как-то наоборот веселит.

— Ух! Сейчас вся моя тушь намокнет и под бровями нарисуются черные полоски, — то ли и впрямь капризничая, то ли желая подчеркнуть длину собственных ресниц, заявляет Наталья. Они с Василием идут до трамвайной остановки, я — домой, а все остальные несколько минут назад отчалили в противоположном направлении — их ждало метро.

— Так это ж здорово! — веселю Наталью. — Будете как Лайза Минели в «Кабаре». С такими громадными ресничищами… Замечательная погодка! Буйная и оттого предпраздничная. Люблю метель в канун нью еар! — декларирую первое придумавшееся. — Даже не хочется домой. А не заскочить ли нам в этот ганделык? — небольшая сутденческая кофейня возле остановки частенько служит мне перевалочным пунктом. — Там кофе натуральный, вкусный и недорогой.

— Правда? — Наталья, вероятно, не слишком доверяет моим суждениям, потому уточняет у Василия. Вряд ли сомнения вызывают мои вкусы, скорее — финансовые оценки. Закатываю глаза и пытаюсь не утерять спокойного благодушия. В конце концов, Наташина уверенность, что дети обеспеченных родителей не могут жить за свой счет, а значит, адекватное суждение о дороговизне иметь не могут — это ее личные, Натальинские комплексы, и я имею полное право не обращать на них внимания…

— Ну, я бы так не говорил… — мнется Василий в ответ. — Я бы воздержался от финансовых комментариев. Но водка там хорошая. Может, и впрямь зайдем? Займете до получки?

В денежных вопросах Василий отличался очень странныой привычкой — никогда не гулял за свои. Возвращал долги всегда честно и в срок, но никогда не платил по собственным счетам сам. Все давно привыкли к этой его загадочной патологии и не удивлялись, слыша извечное: «до получки», когда Марик только что рассчитался за вчерашние работы.

Похоже, у Василия это было чем-то вроде психического заболевания. Однажды я оказалась свидетелем момента, когда оно проявилось особенно остро.

Мы собирали деньги на какой-то очередной подарок. Дни Рождения в труппе старались не забывать и отмечать достойно. Уж не помню, кто на этот раз был именинником, знаю лишь, что вспомнили об этом чудом и в последний день. То есть завтра на работу нужно было явиться уже с подарком. Довольно быстро сплавили завтрашнего виновника торжества к Марику с каким-то поручением, придумали, что дарить, определились с суммой и начали выворачивать карманы, в шляпу Никифоровича. Неделя та вышла сложная, потому практически все сидели на нулях. Я выскребла последние копейки — ничего, дома еще имелось НЗ. Алинка оставила себе ровно на дорогу, вздохнула: «Опять придется у родителей занимать!» Джон выложил диковинную крупуню купюру и потребовал сдачи. До появления этой купюры Василий был довольно спокоен. А тут, буквально волна прошла по лицу, придав ему невменяемо жадное выражение. Так неделю перебивающийся по пустующим помойкам бомж смотрит на окно ресторана, за которым ароматный кусок мяса поедается каким-то смутным силуэтом посетителя. Так смотрел на меня возвращающийся из армии солдатик Андрюша, когда я — загорелая, в длинной белой футболке, с растянутой горловиной, нечаянно сбившейся вбок и обнажившей грудь — подобрав ноги под себя, еще глупая со сна пялилась в окно купе, пытаясь определить, скоро ли поезд привезет нас в Москву.

Шляпа дошла до Василия. Он с горящими глазами обернулся к Джону:

— Займешь до получки? — спросил с предыханием.

— Мадамка убьет, — твердо отрезал Джон и засунул свою сдачу в карман.

— О, Джон! — широким жестом аристократа, Василий схватился за голову, — Куда заведет тебя жто подкаблучество? Ну, до получки, ну, не томи, ну, что ты…

Ситуация, между прочим, действительно была довольно напряженной — на обязательный завтрашний подарок не хватало одного взноса. Я уже начала прикидывать, где и как пересекусь сегодня вечером с Никифровочичем, чтобы доплатить за Василия, который клятвенно уверял, что сейчас он на мели, но вот с ближайшей зарплаты «сразу и незамедлительно сочтет за честь погасить задолженность»… И тут к нам вышел Марик. Ловить после работы Никифоровича мне было откровенно лень. В голову пришла другая идея:

— Знаю выход! — радостно сообщила я и попросила Марика занять нашему «сидящему на абсолютной мели» Василию необходимую сумму до ближайших выплат. Я и не подозревала, что делаю.

Марик растерянно огляделся и неуверенно полез в карман пиджака. Василий вдруг побледнел, высоко поднял голову, сверкнул обиженным взором и… вынул из барсетки внушительную пачку купюр, отделил несколько, бросил в шляпу и, не слова не говоря, вышел вон…

— Упс! — только и смогла произнести я. — Что это было?

Марик замялся, но вынужден был объясниться. Оказывается, пять минут назад Василий попросил выплатить ему оставшийся гонорар за недавние работы. Марик, всегда предупреждающий, что выдает деньги коллективу лишь после того, как заказчики окончательно рассчитаются, объяснил, что пока проплат по-прежнему нет. Василий попросил выручит его из своих. Марик, разумеется, согласился. И вот, спустя пять минут, оказывается, что он снова должен помочь Василию…

— Нет! — Алинка тут же принялась за свою пропаганду, — И не думайте даже то, что думаете! Вероятно, первый раз Василий занимал на что-то конкретное и важное. Потому и не мог сделать взнос — нужна была вся занятая в первый раз сумма. А занимать второй раз он просто постеснялся… К тому же, для удобства нам он сказал, что «на мели»… И теперь ему было неудобно начинать оправдываться. Дело вовсе не в жадности!

Никто не стал с ней спорить, хотя прекрасно было ясно, что Василий кинулся бы оправдываться, если б имел хоть малейшую идею о том, что может его оправдать. Но его воображение было слабее Алинкиного, потому ничего не придумало. Пришлось просто вносить взнос и уходить подальше от позора.

Увы, речь шла об обычной жадности. Причем, кажется, жадности подсознательной и граничащей с заболеванием. Разумеется, на следующий день все мы сделали вид, будто ничего не произошло. Еще какое-то время Василий подозрительно всматривался в наши лица, ища следы усмешки или неодобрения. Не нашел, забыл, успокоился и снова принялся за свои «до получки!» по любому поводу.

Опять же, подчеркну — возвращал он всегда вовремя, потому ничего особо нехорошего в такой патологии не было.

Слово «водка» страшно пугает Наташу. Не то, чтобы она была из агнцев, просто ныне зачем-то выбрала себе имидж добропорядочной матроны. В общем, уже никто никуда не идет. Вернее, все по-прежнему идут по домам. И тут…