Леонид Гартунг - Пoрог

— Ты иди к себе. Иди. Прибирайся там или делай что надо. Я сам управлюсь.

Тоня уходит. Через полчаса Егор зовет ее.

— А ну, глянь. Пока хватит, однако? Другой раз я со своим колуном приду.

Относит беремя дров в кухню. Усаживается около дверцы плиты, закуривает.

— Я тебе рыбы принес. Корзинку в сенях поставил.

— Как же ты рыбу ловишь?

— А прямо руками. Сижу у проруби. Увижу — плывет. Я ее — раз… — Егор хохочет.

— Удочкой?

— Удочки — это детство. Сеть я ставлю. Пойдем со мной — увидишь.

— Что ж, пойдем.

Часов в восемь вечера Егор приходит с мешком под мышкой.

— Не раздумала?

Они выходят в темноту. Обледенелой тропинкой спускаются к реке. Чтоб Тоня не упала, он держит ее за руку. Небо мутное. Вдоль реки дует ровный тонкий ветер. Сперва идут дорогой, затем целиной. Тоня старается попасть в след Егора, но шаг у него слишком широкий.

— Зря я лыжи не взяла.

— Тут недалеко.

Ветер жжет лицо. Руки в перчатках она запихивает в рукава. Скоро ли? И как он найдет нужное место? Впереди и вокруг одна лишь мгла.

Странно идти по снегу и знать, что под тобой вода. Под мертвой коркой льда бежит та самая река, которая играла с ней волнами.

Слева темнеет дорога. Тоня поворачивает к ней.

— Ты куда? — кричит Егор. — Утонешь! То ж полынья.

И правда: журчит, бьется о край льда темная струя.

Идут все дальше и дальше. Наконец, Егор останавливается.

— Обожди, я струмент возьму.

Наклоняется, шарит в снегу, вытаскивает пешню.

— На, держи. Тут еще лопата и черпак.

В темноте он, как у себя дома. Из снега торчит палка. На этом месте Егор долбит лед. Осторожно освобождает конец шнура. Еще долбит. Из проруби с глухим вздохом подымается вода.

— Ты стой здесь. Я другой конец отвяжу.

Он уходит. Слышно, как в темноте бьет его пешня о лед. Егор возвращается, вычерпывает мелкий лед из проруби. Становится на колени, начинает выбирать сеть. Бьется что-то живое. Тоня радуется, как маленькая.

— Ой, рыба!

— Ты бери давай.

Тоня копошится в мокрой сети, вынимает зацепившуюся жабрами рыбу. Кидает ее на лед. Рыба быстро твердеет.

— Егор, больше не могу.

Мокрые перчатки обледенели. Пальцы в них, как деревянные. Егор сдергивает ее перчатки, берет Тонины руки в свои, дышит на них, разминает в больших, горячих ладонях. Это больно, очень больно, но Тоня терпит.

— Такими ручонками только писать.

Он отдает Тоне свои рукавицы. У нее замерзли не только руки. Ей кажется, что вся она обледенела. Особенно колени. Зря не надела лыжный костюм.

Егор снова протягивает сеть под лед. Собирает рыбу в мешок. От холода Тоня уже не может говорить.

— Пойдем быстрее, — шепчет она.

Когда кончается целина и выходят на дорогу, Тоня кидается бежать. Скорей бы домой…

На другой день Тоня с трудом проводит уроки. Вечером у нее температура. Она рада, когда Егор заходит ее проведать.

— Я слышал, ты простыла? Это я виновник.

— Ты не беспокойся.

— Я тебе лекарство принес. Сам варил…

Он вытаскивает из кармана что-то, завернутое в серую тряпицу. Развертывает — эмалированная кружка. Смотрит на Тоню важно, как врач.

— Мазь от простуды. Я завсегда ей пользуюсь. — Егор перечисляет, пригибая пальцы: — Спирт-денатур — раз, скипидар — два и еще сало свиное. Ты сейчас натри спину и в кровать. Главное, промеж лопаток.

— Как же я достану между лопаток?

— Давай я натру. — Он с сомнением смотрит на свои ладони, огромные и жесткие, как подошва сапога. — Только бы кожу не ободрать.

— Егор, милый… — Тоня больше ничего не может выговорить. Ее душит смех. Ей вдруг представилась картина: Егор натирает ей спину, и в это время приходит с работы Райка. Можно представить ее лицо.

Егор огорчен.

— Нешто я для смеху?

— Не обижайся. Спасибо тебе. Кружку на стол поставь.

— Хочешь, я печку затоплю?

Тоня видит, что ему хочется что-то сделать для нее. И это ей приятно.

— Затопи.

Зарепкина исполнена значимости того, что делает. Лицо ее серьезно и нравственно. Она изучающе смотрит на Тоню.

— Антонина Петровна, я к вам не как председатель месткома, а просто как старший товарищ. — Она делает паузу. — И как женщина.

Волосы Зарепкиной только что сняты с бигуди. Они слабо прикрывают лысеющий череп. Она говорит негромко, но проникновенно:

— Я много думала о вашей судьбе. О вашем поведении… И с некоторого времени меня все больше удивляет… Да и не меня одну, а, возможно, весь наш учительский коллектив. Удивляет ваша дружба с Егором Копыловым. Да и дружба ли это? Ведь дружба предполагает какую-то общую основу. Единство интересов и взглядов. Нам непонятно, что вы находите с ним общего?

— Он хороший.

— Вполне возможно. Но разность уровней. Учительница и полуграмотный парень. Мы ведь его хорошо знаем. Согласитесь, очень странно со стороны.

— Только со стороны.

— Что привлекает вас в нем? Возможно, вы ничего плохого себе и не позволяете, но подумать можно что угодно. Он так часто бывает у вас. Иногда очень поздно уходит. Вполне вероятно, что о вас уже ходят слухи. Я в этом почти убеждена. А ведь учительница должна беречь свою репутацию. Вы, конечно, знаете замечательную пословицу: «Береги честь смолоду». Посудите сами, как вы начали вашу самостоятельную жизнь. Сперва сошлись с женатым человеком. Кто поверит, что вы так-то уж ничего и не знали. Затем у вас было что-то с завучем. Нет, нет, не отрицайте. Может быть, даже не вполне осознанное. Затем эти странные отношения с Копыловым.

— Не надо, — просит Тоня.

— Мне хотелось бы, чтобы вы серьезно задумались над своим моральным обликом.

— Хорошо, — соглашается Тоня. Она готова согласиться на что угодно, только бы Зарепкина замолчала.

— Кстати, вы не забыли, что у нас сегодня коллективный поход в кино?

— Я не пойду.

— Почему же?.. Я чувствую, что вы почему-то обижаетесь. Напрасно. Я желаю вам только добра. Я отношусь к вам, как к родной дочери. Мне просто хочется предупредить вас, что в отношениях с мужчинами нужно быть особенно…

Тоня кидается к двери, настежь распахивает ее.

— Вы уйдите… Сейчас же. Прошу. А то я не знаю, что…

Она стоит бледная, руки у нее дрожат. Зарепкина торопливо, боком скользит мимо нее.

Старая большая изба на берегу Оби. Со всех сторон к ней подступил снег. Она словно захлебнулась в нем. Вокруг избы пусто. Только столбы от ворот. Ветер с размаха налетает на окна, щупает подгнившие тесины крыши. Волна снега захлестнула половину окна. Фрося завесила его платком.

Колюшка играет старым конем. Фрося за столом. Перед ней керосиновая лампа и ученическая тетрадка, которую она сегодня купила в сельпо. Фрося касается языком кончика тупого химического карандаша и пишет, соблюдая косую разлиновку, крупными буквами: