Леонид Гартунг - Пoрог

«Дорогой мой муж, Борис Иванович. С приветом к вам ваша жена и сын Николай Борисович…»

Фрося, не мигая, смотрит на огонь в лампе. Трудно ей писать это письмо. Даже рука не слушается. Она вздыхает, и снова карандаш ползет по бумаге:

«О жизни моей писать много нечего, а вот о чем я тревожусь. Был здесь командировочный из ваших мест, и я его расспросила, и он говорит, что вы теперь не директор и даже под судом состоите. То ли это правда или один разговор пустой? Не знаю, чему и верить. А если случится, вас засудят, то только слово скажите, я от вас не отстану, ни на что не посмотрю. Хоть на край света поеду. Старуха моя, Ульяна Сергеевна, нынешним месяцем померла. Ничего такого я не предполагала, а пришла с работы, она уже холодная. Как лежала в постели, так и отошла. С ней мне было как с родной матерью. А теперь того уже нет. Живу я ничего, одной только сильно скучно.

А Колюшка наш ходит в детский сад, и доволен, и почти совсем не болеет, и я сама здорова, а денег пока не посылайте, потому что я работаю и не ленюсь, и деньги получаю, и даже на доске почета, а вам самим на новом месте нужнее, для обзаведения.

Пишу вам касательно одного вопроса. Ходит ко мне неотступно знакомый человек Захар Мячин и делает честные предложения. Это всем известно, и может быть, и до вас уже дошло. Только вы ничему не верьте. Я никакого легкомыслия себе не позволю, поскольку я замужняя, хотя и покинутая. Он ходит, а я на слова его ласковые и серьезные молчу, как бессловесная. Мужчина он самостоятельный, тракторист и пьет самую малость. Внешности он еще не старой и сам в силе. Другая детная с радостью бы на его слова согласилась, а у меня и права нет, и душа ни к чему такому не лежит. Так вот и живу, все одна да одна кругом. Потому прошу вас убедительно, если думаете со мною, как с законной, жить, то отпишите, и я согласная, и буду рада, потому что я вас уважаю и буду во всем вам послушная. А если вы нашу любовь по-прежнему пустым влечением считаете и при своем мнении остаетесь, то прошу у вас для себя свободы. Время мое молодое истекает, и не могу я быть женой без пользы.

Посылаю вам для интересу фото мое и нашего Колюшки. Он уже совсем большой стает и никак нельзя ему без отца. А тот паровоз, который вы ему прислали, у него долго не жил. Он весь его по колесику разобрал, а починить некому, и все порастерялось. А я, как видите, челку подрезала и косы ликвидировала. За это вы на меня не сердитесь. Это меня Марьянка — помните учетчицу? — по глупости уговорила, чтоб было по-модному. А теперь дело сделано, хоть плачь, эту челку никуда не денешь, так пусть будет. Я последнее время много полнею и не такая, какую вы помните, и совсем стала не лозиночка, как вы меня называли.

При этом жена ваша, хотя и покинутая, Ефросинья Речкунова и ваш сын малолетний Николай Речкунов».

Тоня возвращается из школы. Замка на дверях почему-то нет. Может быть, это Райка уже пришла? Нет, не Райка. Навстречу из комнаты выходит Борис.

— Наконец-то! Думал, не дождусь.

— Зачем ты пришел? — спрашивает Тоня.

— Пришел, значит, надо, — Борис смеется. — Нет, ты только послушай, что здесь произошло. Умора… Тебя не было, я прилег отдохнуть. И уснул, как бог. Правда, у тебя здесь сучок какой-то…

— Откуда сучок в раскладушке?

Тоня заглядывает под одеяло.

— Это же чернильница. Как она сюда попала?

— Тебе лучше знать. В общем, сплю. Вдруг просыпаюсь — что за кошмар?! Никак не соображу, где я и что со мной. То ли явь это, то ли сон продолжается. Стоит надо мной этакий верзила. Под самый потолок. В руках топор. Во какой, как у палача. Глаза кровью налиты, и спрашивает: «Ты зачем сюда пришел?» Ну, думаю, конец Речкунову. Быть на куски изрублену.

Тоня улыбается:

— Егор?

— Тут он берет меня вот так и приподнимает, должно быть, чтобы лучше разглядеть. Пуговицы так и посыпались. Вон одна даже под стол улетела. Я прошу: «Обожди, не губи душу. Давай выясним обстановку!» Он немного остыл. Как мог, объяснил ему ситуацию… Слушай, он всегда к тебе с топором ходит?

— Он дрова приходил колоть.

— Мило так поговорили. Он ничего, а я даже икать стал.

— Егор славный.

— М…да. Отличный молодой человек… Последний из могикан. Охотник за скальпами. А ты мне пуговицы все же пришей. Его я постеснялся попросить.

— Слушай, а ты пьян.

— Немного.

— Не сказала бы.

Тоня пришивает ему пуговицу. Пока она это делает, он продолжает рассказывать что-то смешное. Застегивает рубашку. Стоит у трюмо, причесывается.

— Что же все-таки между вами произошло? — спрашивает Тоня.

Борис становится серьезным.

— Да ничего не произошло. Выдумал я. Но все это чепуха. Ты знаешь, что меня с работы сняли?

— Нет, не знаю.

— За моральное разложение. Сегодня пришел приказ.

Борис улыбается, словно случилось что-то очень забавное.

— Будешь оправдываться?

— И не думаю. Ну их к чертям собачьим. Дело не в разложении. Я с Евским повздорил… Но не хочется об этом. Я, знаешь, зачем пришел? Возьми вот это. — Он подает Тоне стопку тетрадей. — Это четвертные планы и поурочные. Физику придется вести тебе. Больше некому. Вот контрольные. Проверять не стал… Это уж ты. Да, мы там с ребятами приемник не закончили. Если сумеете, доделайте. Там двух сопротивлений не хватает. Женька, киномеханик, обещал дать. Ты ему напомни. Ну что смотришь? Я этого ожидал. Ты мне скажи другое: ты поедешь со мной?

Тоня видит его глаза. Ей его жалко.

— Ты можешь без меня? Пока.

— Что значит — пока?

— Пока я еще кое-что пойму. Может быть, мне одной легче будет понять.

— Ты никак не можешь без выдумок.

— Это не выдумка.

— Ну что ж, оставайся. Думай, решай. До весны я буду в Березовке. Там математик ушла в декретный… Если что — напиши. Но имей в виду — весной я уеду. Тогда уж мы не увидимся. Ждать?

— Не знаю. Если не смогу без тебя, я приеду.

Борис протягивает руку. Тоня пожимает ее. Проводив его, Тоня гасит свет и подходит к окну. Он пересекает белый освещенный круг от фонаря, выходит за его пределы и останавливается. Стоит, спрятав руки в карманы короткого пальто. Смотрит в сторону реки. Тоня следит за ним. Он стоит так минуту или две. Фонарь покачивается, и Борис оказывается то в тени, то вся его фигура освещена. Потом он неторопливо уходит. Словно прогуливается.

Тоня ищет сигареты. Где-то была одна. Кажется, за книгами.

В это время Зарепкина составляет профсоюзный отчет.

Трудно составлять отчет. Члены месткома каждый написали по своему сектору, а ей нужно все свести воедино. Особенно трудно писать по бытовому сектору, тем более, что здесь далеко не все благополучно. Зарепкина дошла до того места, где надо писать о Найденовой. Как же сформулировать?

«Я лично, как председатель местного комитета, много внимания уделяла повышению ее морального облика…» Нет, не то. Не морального облика. «По воспитанию в ней морали»? Чушь. «По улучшению морального состояния»?..