Пилип Липень - Ограбление по-беларуски

По пути в баню Рыгор успокаивал себя соображением о том, что сегодня мыться придут совсем другие люди. И действительно, среди вторничных купальщиков он не узнал ни вчерашних, ни обычных субботних. И банщик сменился, хотя это было даже кстати: вчерашний обязательно вспомнил бы Рыгора и его громкое, но бесславное выступление. Он спросил банщика о забытом дубовом венике. Тот отрицательно покачал головой и предложил ему один из своих, берёзовых. Рыгор стал выбирать веник, потрясая ими в воздухе и пробуя на густоту и упругость. Выбрав, он пошёл раздеваться и долго кашлял, сунув голову в шкафчик, чтобы быть потише. После кашля ему так захотелось пить (сказывались ещё и шпроты), что он, закрыв шкаф и отказавшись от всех правил, предписывающих пить только после процедур, направился в бар.

В такое раннее время бар почти пустовал, занят был только самый уютный столик в углу. Там сидели два черноволосых друга, плохо выбритых и явно не следующих банным правилам, как и Рыгор. Он спросил у незнакомого сонного буфетчика бокал «Сябра» и первым же глотком выпил почти половину. Ему показалось, что его мозг — это губка, которую окунули в стакан, настолько быстро хмель окутал его ослабевшую голову. Рыгор обещал себе не вступать больше в споры, но теперь не мог себя контролировать и заговорил с буфетчиком:

— Ты женат, браток?

— Неа. Куда торопиться, — буфетчик, криминального вида детина с мясистым лицом и маленькими глазками, с подозрением посмотрел на него.

— А девушка есть у тебя?

— Как без девушки.

— Ты когда её видел в последний раз?

— Слышь, ты чего? — детина упёрся толстыми пальцами в столешницу.

— Спокойно, браток. Мы ж просто беседуем, так? — Рыгор отпил ещё прилично пива. — Я знаешь что заметил? Что вокруг ни одной бабы нету.

Буфетчик криво усмехнулся, и Рыгор продолжал, торопясь и боясь быть замеченным в торопливости:

— Я тоже раньше думал, что у меня жена есть и две дочки, и тёща с бабкой. А позавчера как накатило на меня! Озарение! И открылось мне, что нету ни одной женщины у меня, а только старый тесть. И не только у меня, ни у кого нету! Был со мной друг, так оказалось, что и у него тётки нету. Вот так годами живёшь, и правды не знаешь, прикинь? Так мало того. Я ж автослесарь по профессии, понимаешь? А мне открылось, что и машин нету! Совсем нету! А я автослесарь. Ты понимаешь меня?

Заметив взгляд буфетчика ему за спину, Рыгор обернулся и увидел одного из черноволосых, который подошёл к стойке с пустым стаканом и стоял, слушая разговор.

— Говорит, что бабы у него нету, — насмешливо сказал буфетчик.

— Бааабы нету? — протянул черноволосый и с комичным сочувствием покивал. — Это нехорошо, когда бабы нету.

— А у тебя есть, что ли? — начинал заводиться Рыгор. — Да ты посмотри вокруг, парень! Нету никаких баб! Одна иллюзия. Нам кажется, что они есть, в то время как они только в наших головах!

— Опасный тип, — подмигнул буфетчик черноволосому. — Сначала проповедует, а потом хопа — и в карман тебе залез.

— Бааабы нету? Ты может, браток, того? — дурачась и собрав лоб в морщинки для большей выразительности, спросил черноволосый.

Рыгор не стал раздумывать. Молнией блеснула у него в уме мысль о реабилитации за вчерашнее поражение. Стиснув кулак и резко развернувшись, Рыгор со всего размаха впечатал его в усмехающийся рот черноволосого. Стакан с остатками пива опрокинулся, пена потекла по стойке. Эффект от удара был такой сильный, что Рыгор сразу же счёл себя вполне реабилитированным: черноволосый отлетел назад на несколько метров, перевернув два столика, и громко упал, пытаясь уцепиться за стулья. Его друг тут же вскочил и двинулся к Рыгору. Буфетчик в два прыжка обогнул стойку и тоже направился к нему. Рыгор на несколько шагов отступил к выходу и остановился, угрожающе приподняв стул за спинку. Друг и буфетчик медленно надвигались. Упавший черноволосый кряхтел и ворочался, пытаясь подняться из нагромождения стульев и столов.

— Думайте своей головой, а не чужой, люди! Оглянитесь вокруг! Откройте ваши глаза! — крикнул Рыгор, чувствуя, как стул дрожит в его руках.

Тут за его спиной послышались шаги, и не успел Рыгор обернуться, как что-то ударило его по голове, и он упал на пол, удивляясь мягкости падения и лёгкости своего тела. Он увидел над собой сосредоточенного банщика с длинным поленом, брезгливо смотрящего буфетчика, черноволосого, пинающего его ногой в бок, а другого черноволосого — прижимающего к своим губам окровавленную салфетку. Всё вокруг виделось очень светлым и без звука. Он закрыл глаза.

Войдя в квартиру, Лявон бросил рюкзак на пол, разулся и надел свои домашние коричневые тапки. Голова гудела, непрерывно сочились сопли. Лявона как магнитом тянуло в кровать, но он собрался с силами и подошёл к тётиной комнате. Нажал на холодную ручку: закрыто. Раньше он не делал этого никогда и даже не думал, есть ли в двери замок. Лявон помедлил, припоминая, не попадались ли ему где-нибудь в квартире ключи, а потом снова обулся в туфли и ударил изо всей силы каблуком в середину двери. Дверь ответила низкой протяжной нотой. «Наверное, она полая, поэтому образуется такой приятный звук», — отметил Лявон. Он вспомнил, как ловко удалось выбить дверь Рыгору, когда они грабили банк, и произвёл краткий научный анализ ситуации. «Дверь держится на двух петлях и на замке, и бить нужно в место поближе к замку, чтобы приложенная сила не распределялась, но концентрировалась на том месте, которое должно сломаться». Верное решение: звук от второго удара вышел не таким красивым, зато косяк рядом с ручкой треснул, а после третьего раскололся, выпустив острые щепки. Дверь распахнулась, на пол со звоном полетела какая-то железка.

Внутри тётиной комнаты было спокойно и буднично. Пёстрый в синих тонах диван, двустворчатый шкаф, пара стульев, таких же, как на кухне, пыльное окно с тюлевыми занавесками и закрытой форточкой, полосатая ковровая дорожка на полу. В углу возле окна стоял скромный журнальный столик, над ним висела бумажная репродукция пейзажа Левитана в деревянной рамочке. Лявон раскрыл шкаф и отразился в зеркале, висящем на одной из створок. На полках стояли пустые обувные коробки, с перекладины для одежды свисал пакетик со средством от моли.

Лявон устало сел на диван, оказавшийся сильно продавленным и бугристым. Сразу под синтетической, неприятной на ощупь обивкой неравномерно твердели пружины. «Забавно, — думал он. — Так значит, это правда? Женщин нет, и, может быть, не бывает вообще? Ни тётушек, ни хуторянок?» Тётю он так и не смог себе представить, сколько ни пытался, мать тем более. Хуторянку, о которой он мечтал каждый день, вдруг стало очень сложно представить. Звуков её голоса и смеха, так легко слышавшихся раньше, воспроизвести не удалось вообще. Осталось только воспоминание, что голос высок и нежно мелодичен. Закрыв глаза, Лявон долго, изо всех сил вызывал её образ, и она наконец явилась, но как бы вдалеке и в сумерках. Смотрела себе под ноги, не двигалась и не говорила ни слова. Ему казалось, что она бледнеет и отодвигается всё дальше. С тревогой и горечью он заснул.