Олег Зоин - Вчера

И вот, представьте, по коридору крадется голый Олег с патефоном на вытянутых руках. Успешно проходит мимо комнатки дежурной. За ним неслышным ходом комиссия из трех великовозрастных оболтусов. В открытую дверь видно, как похрапывает бабулька. Вот и финишная прямая в виде череды белых дверей заветного женского крыла. Олег проходит две–три двери и находит основательно приоткрытую дверь. Бочком открывает её, пятясь, заходит внутрь. Проходит несколько томительных секунд. Наконец, слышится знаменитое завывание Раджа Капура «Абара я, а–а–а-а, абара я, а–а–а-а…» из любимого тогда фильма «Бродяга». Дверь вдруг захлопывается. В комнате начинаются дикие немелодичные крики, перекрывающие голос великого индийского сердцееда. Потом дверь распахивается, и из нее, как пробка, вылетает Олежка, красный, как жгучий перец, от ушей до пят, и мчится, расталкивая изумленную комиссию, домой.

Оказалось, что одна из девиц, некая Марина, ждала Лёшу Рарина (о чём друзьям он, змей, ни разу не проговорился), для чего любезно приоткрыла дверь. Она потом рассказывала, что едва ума не лишилась, когда вместо Леши увидела в проёме двери голого Олежку Горбуновского с патефоном в руках. Она просто онемела. Но когда он опустил головку патефона на пластинку и на всю комнату заорал Радж Капур, то вскочили остальные девчонки, и одна из них, самая бдительная, шустро повернула выключатель–включатель. Увидав голого агрессора, девицы заорали, стали кидаться подушками. Олег уже бежал к двери, но вместо того, чтобы потянуть её на себя, в панике толкнул, захлопнув так, что чуть не заклинил, и, конечно, растерялся. Через мгновение он оклемался и разобрался с дверью, унося ноги со скоростью нашкодившего подъездного кота…

На том же этаже жила Алочка Левитина из Магадана. Она училась в другой группе, но Семён давно обратил на неё внимание. Хоть про неё и говорили, что она даёт всем подряд, он никого конкретно при ней не замечал, а она к нему относилась прямо по–матерински. Когда заканчивалась стипендия и до последней копейки пропивались переводы из дому, студенты побирались, обходя все женские комнаты. Сенька в таких случаях шел прямо к Аллочке, зная, что уж кусок хлеба с маслом и кружку крепкого чая у неё найдёт. Мама посылала ей из Магадана поболе, чем доставалось нам, простым смертным, от своих матерей. Да и телесно она выглядела приятно и броско. Высокая грудь, выразительные крупные «телячьи» глаза, фигурка хоть куда. Но Сенька с ней не флиртовал. Как–то так получилось, что они относились друг другу без рисовки, обсуждая всякие мелкие бытовые проблемы, как брат с сестрой. Одна она могла пришить ему пуговицу или постирать рубашку, и только её одну он не стеснялся об этом просить…

В театральной жизни Москвы в 1955‑м году случилось событие экстраординарное. На гастроли приехал из Англии Королевский Шекспировский мемориальный театр из Стратфорда–на–Эйвоне. Семён с трудом попал на постановку «Гамлета», главные роли в котором играли уже тогда всемирно известные Пол Скофилд и Лоуренс Оливье. Этот спектакль, вероятно, запомнится ему на всю жизнь. Он несколько дней ходил под впечатлением. Играли на английском, он понимал с пятого на десятое, и то только благодаря тому, что сюжет был общеизвестен, проходилив школе. Сенька понимал, что другие актёры могут сыграть иначе, но на расстоянии вытянутой руки за плечом другого актёра для него всегда будет загадочно улыбаться Лоуренс Оливье…

У ребят в группе была восхитительная, как с лубочной картинки, китаянка Инь Шоу–юй по прозвищу Шайка. Злой безымянный очернитель, выдумавший ей кличку, имел ввиду банную шайку, а не группу молодых авантюристов–единомышленников… Веселая и компанейская Шаечка доверчиво подписывалась на любые мероприятия со «старшими братьями», однако ни один наш парень не осмелился ее закадрить. Ну их к черту, международные инциденты. Вдруг весной Шайка пропала. Оказалось, ее замели на очередном медосмотре, которые у нас проводились дважды в год. У неё обнаружили проказу. Конечно, она схватила её не в Москве, а дома. Опечаленная группа несколько дней горевала по Шаечке.

С этими китаёзами вообще больше вопросов, чем ответов. В высотке на Ленгорах один из них как–то вызвал на девятнадцатом этаже лифт и уткнулся в «Историю ВКП(б)», с которой они буквально круглые сутки не расстаются. У них там над каждым словом нарисован иероглиф для понимания упорно разыскиваемого ими смысла. Так вот, указатель зажёгся, дверь загремела и открылась, и китайчонок шагнул в лифт, который почему–то оставался на первом этаже…

Отдохнув после купания в пруду, пловцы в ближайшую субботу устроили очередное сборище. Начиналось всё, как всегда, безобидно.

Рарин пригласил Остапенку поиграть в кинга «на носы», — бить невезучего картами по носу. Решоткин тоже разок сыграл, вошел в азарт, но его вызвала девушка Наташка, с ней у него бывали дела иной раз и до утра, но где они уединялись, никто не знал. Рарин массировал пунцовый от ударов нос и додумался, что орган тот зудит у него не только от щелчков картами, но и как сигнал выпить.

Из восьми жильцов гвардейских комнат согласились выступитьчетверо — Лёша Рарин, Вадька Остапенко, Олежка Горбуновский и Семён Серба. Остальные четверо предпочли не мешать. Кутафьин со своими книжками просто перешел в соседнюю комнату, Пролетарий уехал на Стромынку пить водку с себе подобными, Очкарик исчез до понедельника по случаю посещения московских родственников.

Идею утвердили. Лёшка Рарин предполагал быть со своей теперь уже рассекреченной Мариной, а она, в свою очередь, взялась пригласить трех знакомых девчёнок с мехмата.

Остапёныч вызвался привести баб, Рарин побежал в продовольственный за водярой, а Сербе выпало спуститься в подвал, где допоздна торговал буфет, купить два кило сосисок, десяток плавленых сырков и буханку хлеба. Затем ему же сидеть дома, варить сосиски и отваживать случайных посетителей, дескать, никого нет, разъехались до понедельника…

Сенька быстро сбежал в подвал, пристроился к небольшой очереди, но, заметив Алёну Магаданскую, подмигнул ей и она, под ленивую ругню зеленых первокурсников, взяла ему все, что надо и даже больше — добавила десятку и теперь хватило еще и на три бутылки «Мартовского».

Поднимаясь с Сербой по лестнице, Алёна позволила ему положить руку на загривок, но Семён полагал, что она путается с Рариным, и поэтому не решился закрепить успех. Однако её полновесные сиськи так волнующе прыгали под халатиком, что всякий раз изрядно расстраивали будущего правоведа. Алёнка чувствовала это и победно потрясала своим добром, откровенно дразня Сербу.

С Алёной у него ни черта не получалось вот уже второй год, они дружили, но и только. Делились стипендиями и переводами из дому, заботились друг о друге, как брат и сестра, а зажиматься по вечерам она бегала на чердак с кем попало, только не с Семеном.