Олег Зоин - Вчера

Бродя как–то днём в районе Армянского переулка с целью убить время, я наткнулся на две школы. И вдруг меня осенило. Я вспомнил, как в десятом классе несколько месяцев занимался в парашютном кружке и даже два раза прыгал с парашютом. Я быстро составил планчик действий и зашел в ту школу, около которой стоял. Оказалось, что пионервожатая больна. Зато в следующей школе я быстро нашел нужное мне существо–переросток в пионерском галстуке и с комсомольским значком на несвежей белой блузке. Я сказал ей, что выполняю задание Тушинского аэроклуба по набору старшеклассников в парашютные кружки и что, если она хочет оживить работу комсомольской организации школы, то пусть срочно соберет мне после уроков девятиклассников, желающих учиться парашютному делу, достигших 16-ти лет, для установочной беседы. Девица загорелась прекрасной воспитательной затеей. Через час с небольшим я уже рисовал в одном из свободных классов на доске схемы парашютов, приёмы их укладки. Живо рассказывал разные невероятные случаи из практики, сам назвался мастером спорта по парашютному спорту, чего искренне пожелал и будущим парашютистам. Человек десять из двух десятков учеников, завербованных пионервожатой, «изъявили желание» и написали под мою диктовку соответствующие заявления в Тушинский аэроклуб. Тем, которые ещё не имели паспортов, я сразу отказал в праве на рекорды в этом виде спорта. «Изъявившие» побежали домой за паспортами и через минут сорок все вернулись с новенькими паспортными книжками.

Хорошо, что Нина меня обстирала и чисто приодела, а также то, что я накануне подстригся. Хотя моя, обгоревшая под забайкальским солнцем, рожа и выглядела не по–московски монголоидно, но как–то пронесло. Через несколько минут я собрал штук восемь принесенных паспортов и, под предлогом показать их в дирекции клуба для оформления соответствующего приказа о зачислении, покинул гостеприимную школу и, сдерживая желание побежать, степенно направился к метро «Кировская», куда благополучно и нырнул…

Сидя через полчаса в уютной квартирке Нининой подруги, я внимательно осмотрел добычу. В результате изучения документов пришел к выводу, что наиболее подходит для моей нужды паспорт девочки Таниной Евгении Александровны. Она родилась в июне 1941 года и совсем недавно получила новенький паспорт. Два паспорта пацанов я сразу отверг, так как они оказались десятиклассниками 1940‑го года рождения, значит, у них уже должны быть приписные свидетельства военкомата и по таким паспортам мне не прожить. Остальные паспорта девочек не подходили из–за сугубо женских имен, которые трудно переделать в мужские.

На следующий день я купил флакон чёрной туши, пару школьных ручек и несколько стальных разных перьев к ним. Вооружившись лезвием, аккуратно подтёр окончание имени–отчества Евгении Александровны и вскоре в паспорте уже красовался молодой человек Танинадзе Евгений Александрович. Немало пришлось повозиться с переклейкой фотографии, так как на уголке оной стояла выдавленная печать отделения милиции. Пришлось свою «3х 4» хорошенько придавить обрезом трехкопеечной монеты, которая наиболее близко соответствовала по диаметру. Для верности, по монете стукнул молотком. И вот к вечеру, когда пошел встречать Нину, в кармане уже лежал мой новенький «серпастый и молоткастый». Остальные паспорта я тщательно изорвал и выбросил в урну, где было полно гнусного мусора, с таким расчетом, чтобы никто не проявил любопытства и не отнёс клочки в милицию. Теперь начиналась новая жизнь, в которой я «помолодел» на шесть лет. Придётся коротко и часто стричься и по два раза на дню бриться. Вообще–то я за последние полгода сильно похудел, так что, как дистрофик, вполне мог сойти за шестнадцатилетнего акселерата.

Нина написала маме в Запорожье письмо, в котором обещала ей приехать в гости. Дело в том, что мама забросала её паническим письмами, на которые невозможно было правдиво ответить. К ней наверняка не раз приходили из милиции и военкомата, ей не напишешь, что я дезертир и кайфую с Нинкой в Москве…

Обсуждая наши дела, мы всё более приближались к выводу, что мне надо попытаться устроиться на работу, но это, мы понимали, невозможно в Москве. Попытки снять комнату под Москвой ни к чему не привели. С неделю я планомерно объезжал электричкой несколько поселков. Неплохо изучил пешком Плющево, Вешняки, Выхино, Косино, Ухтомскую. Но, увы… Подруга Нины отказала в квартире, что–то заподозрив, и я стал все чаще ночевать на вокзалах. Личная жизнь в таких условиях превратилась в каторгу. Мы встречались с Ниной, как в 1956‑м, шли на пару сеансов подряд в «Метрополь» и, как салаги, целовались в последнем ряду. Было прекрасно, но тревожно и без всякого просвета впереди.

Сентябрь пролетел быстро. Погода стояла прямо–таки летняя и ласковая. Но в последних числах прошли холодные дожди и болтаться на улице становилось невыносимо. Нина страдала, глядя на меня, но ничем помочь не могла. Кроме того, на её скромную зарплату в «Чайке» вдвоём прожить было нелегко, хотя шеф–повар, узнав, что у их симпатичной кассирши муж мается без работы, частенько подкидывал ей в конце смены то приличный кусок мякоти, то килограмм сливочного маслица, то ещё чего съедобно–питательного.

Была ещё и проблема выживания именно в Москве. Дело в том, что робкое наступление в середине пятидесятых годов новой раскованной моды и стиля жизни в дни Фестиваля и после него закончилось полной победой стиляг и неведомых дотоле обычаев и вкусов. Понятно, что перед армией я, как и все в МГУ и в Москве, уже носил зауженные брючки, пока что робко–длинную стрижку и пёстрые рубашки и галстуки, но стилягой в полном смысле этого слова я не был, потому что не позволяли финансы. В моём кругу единственным настоящим стилягой был лишь Олежка Горбуновский, как генеральский сынок, которого папа мог одеть соответствующе.

Теперь же, находясь в подполье и на Нинином иждивении, я вообще не мог соответствовать расцвету моды в послефестивальной Москве. Даже прошвырнуться вечерком по бродуна Горького было просто опасно — так выделялся я на фоне распопугаенных чуваковс брода. Конечно, фарцапроцветала и можно было прикупить что угодно, от джинсов до вельветовой куртки, но где было взять столько башлей? Не а скатьже у метро «Охотный ряд»?..

Короче, однажды мы с Ниной приняли единственно возможное решение, что я на зиму поеду куда–нибудь на юг, постараюсь как–то устроиться на работу, прописаться, а затем, если все получится, съедемся в каком–нибудь хорошем городе типа Одессы или Питера и попробуем организовать нормальную жизнь.