Олег Зоин - Вчера

А ещё потом оказалось, что это даже не палата, как таковая, а своего рода гостиная, «кают–компания», где пациенты проводят время днём, обедая, играя в шахматы, беседуя друг с другом. Правда, некоторые называли этот клуб «каюк–компанией», что, конечно, не вдохновляло. Палаты же, в виде комнат на две или четыре койкоместа, расположены дальше, по обеим сторонам длинного коридора. Первую ночь я и ещё человек восемь вновь прибывших суматиков провели на полу в этой гостиной, так как прибыло больше, чем выписалось. На следующее утро выписали побольше и все новички получили койки в палатах. Я попал в двухместный «люкс» с одним дебильным молодым грузином, косившим под шизу, чтобы не получать восемь лет за грабеж…

Моё пребывание в Серпах оказалось довольно–таки тяжким жизненным опытом. Но пример стойких ленинцев, презиравших все происки царских сатрапов, вдохновлял. И я вступил в борьбу с системой на её важнейшем рубеже — духовном. Через несколько дней на первое свидание пришли Нинка и Галка (Нина нашла Хлопонину. Галка во многом помогла, через папу гэбиста, организовать разрешение на свидания). Они поддержали меня морально и посоветовали упорно косить под шизу, иначе серьёзного срока в лагерях не миновать.

Конечно, я был подготовлен получше некоторых бедолаг, пытавшихся придуриваться народным интуитивным методом. Таких в Серпах раскусывали на раз. Я же, несостоявшийся юрист, перечитал, впереди паровоза, как все наши студенты, не раз и не два учебники «Судебной медицины» и «Судебной психиатрии», а уж «Судебную статистику» даже сдал самому автору, великолепному лектору, убежденному ломброзианцу Сергею Сергеевичу Остроумову. Поэтому я знал основные симптомы и моторику шизофрении, паранойи, психозов. Я выбрал шизофрению, так как советская психиатрия подробно разработала идеологию этой болезни и использовала её для предания гражданской смерти неугодных режиму сограждан. Естественно, тогда я не знал истинных масштабов психиатрической меры пресечения, но пребывание в Серпах дало огромный наблюдательный материал.

Нескольких дней хватило, чтобы никак себя не проявляя, разобраться в порядках уважаемого научно–исследовательского учреждения. Прежде всего бросилась в глаза полная информационная «свобода» — читай, что хочешь, проси из дому принести хоть Троцкого, не заберут. Веди любые записи и храни под подушкой или в тумбочке тетради, блокноты, рукописи, письма. Ори хоть «Хайль Гитлер!», хоть что–нибудь пооригинальнее, никто не одёрнет, не пригрозит сроком за антисоветизм. Я понял, что эта «свобода» — форма изучения пациента. Когда перед обедом обязательно (сугубо в интересах здоровья!) пациентов выводили в институтский садик с надёжным шестиметровым каменным забором на прогулку, все сочинения извлекались из–под матрасов и тщательно изучались лечащими врачами.

Я попросил своих девчат принести амбарную книгу, ручек и карандашей. Вскоре стал вести интенсивные записи, предполагая таким образом дать «врачам» интересный материал к размышлению. Я стал вспоминать и записал много своих стихотворений забайкальского периода, написал десяток новых, довольно шизоидных. Слово по слову, я так разошелся, что за неделю отгрохал фантастическую повесть «Препарат 23».

В ней раскручивался сюжет о том, как советские астронавты попали на неизвестную планету, совершив вынужденную посадку, там размножились в покинутом аборигенами подземном городе, а когда через 20 лет закончилось привезенное с собой продовольствие, встал вопрос, чем питаться, ибо ничего съедобного там не росло и не двигалось. Однако вокруг был тёплый, прямо–таки райский климат и отличное ласковое солнце–звезда, тоже, как и земное Солнце, желтый карлик.

Молодой ученый с подругой, преодолевая козни косного начальника экспедиции, синтезировали вещество, способное заменить кровь и обладавшее уникальной возможностью производить хлорофилл и с его помощью усваивать солнечную энергию. Люди быстро прошли процедуру замены крови на препарат 23 и зажили счастливо, питаясь, как растения. Для этого им приходилось не менее 10 часов в сутки проводить нагими на изумительных пляжах, на берегу лазурного моря, и облучаясь, получать необходимую жизненную энергию, которую они тут же растрачивали в разврате и ничегонеделанье. Партийная организация забила тревогу. Предложили загорать раздельно, женщины — налево, мужчины — направо. Но оборзевший народ завозражал. Члены партии, которых было меньшинство, кроме того, стеснялись загорать на одном песке с беспартийными.

А тут ещё вышло так, что введение этого препарата окрашивало тело человека в салатный цвет, что привело к большим нравственным терзаниям значительной части новой популяции, некоторые стали мечтать о ремонте космического корабля и возвращении на Землю. Но проведённые исследования показали, что даже за короткий период растительной жизни, пищеварительный тракт полностью атрофируется и возврат к земному образу жизни невозможен. Астронавты решают послать на Землю радиограмму с последним «Прости!» и разбить ненужную радиоаппаратуру…

Даже название опуса «Препарат 23» таило много смутных ассоциаций. Нас пичкали с утра до вечера аминазином и резерпином, буйных успокаивали «горячими» уколами, так что и слово «препарат» и описание многих процедур навеяны обстановкой в серпентарии «Серпы». Цифра «23», мне думается, тоже появилась неслучайно. В самом деле, мне исполняется через пару недель 23 года, адрес НИСПИСа — Кропоткинский пер., 23…

Теперь расскажу немного о порядках в Серпах.

На первый взгляд, образцовое советское медицинское учреждение. Но вот есть процедура раз в неделю мыть пациентов, не способных правильно двигаться, или склонных к суициду. Один низенький, невзрачный, но ушлый грузин Гиви, лет 40–45, убедил врачей, что покончит с собой, но сидеть 15 лет за кошмарное убийство не будет. Поэтому в ванну его сопровождала няня или сестра. Так вот, раз в неделю между младшим медперсоналом вспыхивали ссоры за право мыть Гивика. А мы, не будь дураками, толпой стояли под дверью ванной, вслушиваясь в специфические интернациональные звуки, издаваемые мужчиной и женщиной, которым очень хорошо вдвоём.

Затем минут через надцать распатланная и раскрасневшаяся сестра выволакивала блаженно улыбающегося Гивика, деланно чертыхаясь:

— Ну что за работа дурацкая, мыть идиотов!..

Мы вовремя отскакивали перед выходом «труженицы», садились за стол в гостиной и долго обсуждали перипетии этого великолепного события. Иногда под вечер Гиви делился с товарищами по несчастью анализом профессиональных качеств младшего медперсонала. Он рассказывал так грязно, что порой его былины не возбуждали, а навлекали тошноту.