Андрей Скубиц - Легко

Не знаю.

Нет, я не расслаблен. Мне просто не удается собраться и размышлять трезво. Ощущение такое, будто что-то упрямой рукой стирает все мои мысли. Лучше тогда идти, чем просто сидеть и ждать, что случится дальше. Но это ощущение — оно мне не нравится. Как будто в подпитии. Может, это потому, что по идее я уже несколько часов должен был спать в своей постели, не знаю, сколько времени еще вообще осталось до утра, может, час или два. Все это нервирует. Ладно, мы делаем то, что должны, как нам подсказывает инстинкт самозащиты. Отступление, нападение. Только я к этому не привык. Я просто ощущаю неувязку, алогичность. Недостающее звено. Может, это именно то состояние, которое нужно, чтобы начать реагировать, не размышляя, а повинуясь первобытному инстинкту выживания? Я более привычен к кабинетным подвигам, там я многое умею. Не верю, что я не того сорта человек, я умею и люблю концентрироваться. Но похоже, я уже очень вымотался, чтобы сконцентрироваться. Да, похоже на то. Уже давно я должен быть в постели.

Все время я борюсь с мыслью незаметно посмотреть на часы, узнать, сколько времени. Не знаю, почему-то мне казалось, что это будет нехорошо. Создалось бы впечатление, что я куда-то тороплюсь. Это было бы невежливо. Особенно если через секунду после этого меня ударит какая-нибудь скрытая ветка — бог ты мой, лес здесь уже далеко не так красив, как кажется снаружи, здесь он полон предательских колдобин! Роща, чаща, ветки… Как сильно бьет! И ямы тут кругом.

Действительно! Останавливаюсь на секунду — осмотреться вокруг — и сразу чувствую, как слезятся глаза. Понимаю, что собраться с мыслями во время движения у меня все равно не получится, но не хочу, чтобы это было заметно, не хочу, чтобы думали, что я сомневаюсь, в растерянности — прогулка по лесу ведь была моей идеей! — останавливаюсь только на секунду, услышать шум их шагов. Шаги Агаты слышу, как будто они…

Как будто…

Как будто любой каменистый утес за моей спиной может обернуться медведем и заорать: ДА ЧТО ТАКОЕ! — потому что, ну, потому что, собственно, каждая такая скала — это и есть разбуженный северный медведь.

Сейчас время для разных шуточек в стиле «Розовой пантеры», лишь бы не думать о том, что меня на самом деле беспокоит. Только потому, что уже действительно еле перевожу дыхание, мне тяжело, чувствую проступивший пот на теле, одежду, которая начала мешать. И что это не самое приятное ощущение, такое пекущее, с гнилым запашком. Где сейчас мой душ? Все тело воняет. По сути, когда я слышу ее шаги, в них есть еще что-то. В этой чаще как-то все очень материально. То есть вообще, может, я, деревенщина, раньше этого не заметил: все это время все предстает в каком-то слишком физическом, слишком реальном ракурсе. Почему я раньше так не воспринимал? Я постоянно только злился. Проблемы личного характера; по-видимому, я проблематичен, да, да, вот ведь как…

Пробираемся зигзагами между упавших стволов, периодически останавливаясь и вслушиваясь. По сути, неплохо, что мы постоянно поднимаемся вверх, — значит, чтобы потом вернуться обратно, нужно просто спуститься вниз, не так ли? Только спуститься, чтобы вернуться на дорогу, ошибиться невозможно. Ау дороги мы найдем машину, не так ли? Ну или то, что он нее останется.

Ловлю дыхание… Движение — это здоровье.

Шулич остановился. Потом я, потом Агата. Шорох шагов затих. Похоже, этот шорох меня здорово раздражает, мне сразу лучше, как только все смолкло. Слышна музыка, сейчас уже гораздо более отчетливо.

Все очень первобытно, это правда.

Что за забава, музыка опять поменялась, уже не словенская. Но и не хорватская. Откуда мне знать. Что она напоминает? Определенно не типичная словенская музыка, которую крутят на деревенских сходках, но и не цыганская, какая-то мультикультурная — «мульти-культи». «Джаз-фьюжн»? Африканская, Мали? Может, как раз именно такая, какую могли бы слушать студенты психологии. Не знаю, если раньше я и почувствовал некоторое облегчение, что-то такое иррационально теплое, когда на секунду снова веришь, что все будет хорошо и все получит какое-то логическое объяснение, сейчас я это ощущение потерял. Сама мысль, что здесь можно встретить студентов психологии, которые бы объяснили нам, что все это — просто прикол, эксперимент, шутка ради шутки, сейчас меня только откровенно бесит. Какое облегчение, черт вас возьми, размазать вас всех по стенке, идиоты чертовы. Вы, маясь от безделья в безопасной близости таких же дураков, как вы сами, выдумываете бог знает какие приколы, прикрываясь избитыми извинениями, — а здесь, а здесь это все взаправду, так, как ни одному студенту психологии и в голову не придет, потому что в ином случае этот студент вел бы себя по-другому, более рационально, потому что такие шуточки могут кончаться плохо, болезненно, слишком болезненно, чтобы их вот так отмачивать.

Всех по стенке размазать!

Шулич:С правой стороны — какие-то звуки.

Да, с правой стороны, если мое чувство ориентации меня не подводит, там, строго вверх над нашей машиной, действительно раздаются какие-то звуки.

Сейчас мы поднялись уже довольно высоко, наверняка на триста-четыреста метров над дорогой, по которой ушли от машины на разведку; по этой же дороге мы потом вернулись, по направлению Камна-Реке; и эта музыка сейчас слышится как раз с той стороны, где осталась машина. На какое-то мгновение у меня перед глазами возникла картина вечеринки, необузданного разгула и плясок вокруг костров, когда выпускники психологии, цыгане и агрессивные доморощенные нижнекраинцы, объединившиеся под влиянием коки и иглы, обнявшись танцуют вокруг костра, пляшут прямо на капоте и крыше нашего автомобиля, а вокруг — цела куча припаркованных машин и тракторов, фонари освещают поляну, разбросанные упаковки вина, тушки поросят и скачущих голых баб, а меня охватывает желание всех их размазать по стенке, тупых баранов, не понимающих, насколько серьезна ситуация и насколько мы приблизились к окончательному методу разрешения большой и сложной проблемы решением частной.

Даже не думай. Музыка по-прежнему раздается откуда-то свысока, где-то на нашем уровне, а не у машины. Нет, они не у машины, а вот где? Где-то выше. Но действительно в том направлении.

По-своему тоже неплохо, не нужно больше подниматься в гору.

Я:Да, действительно.

Мой голос настолько охрип, Шулич даже посмотрел на меня.

Агата:Я по-прежнему не понимаю, что вы слышите.

Шулич:Мы немного запыхались, не так ли?

Одновременно обоим трудно ответить. Нет, Шулич никак не может избавиться от своего покровительственного отношения, хоть режь его, даже сознавая, что мы друг в друге в этой ситуации нуждаемся, что мы должны держаться вместе, выступать одним фронтом, что именно мы отвечаем за успех миссии в очень неблагоприятных условиях. Агата — а что Агата? Она по-прежнему гнет какую-то свою линию, мне не очень понятную, причем я очень сомневаюсь, отдает ли она вообще себе отчет в том, что делает? Ладно, я могу понять, ей не хочется, чтобы мы столкнулись с ее людьми, если в лесу действительно скрываются ее люди, но это дела не меняет; как она может думать, что все ее идиотское притворство может кого-то в чем-то убедить, как может не слышать того, что ей говорят? Или же у нее проблемы со слухом. Как она это себе представляет? Как можно не думать, что очевидная ложь — отсутствие музыки, — даже если по какой-то идиотской причине ты на ней настаиваешь, со временем может навредить, особенно если эту несуществующую музыку отлично слышно?