Жан д’Ормессон - Услады Божьей ради

Мне остается попросить о снисхождении у тех, кто великодушно склонился над этими могилами и над этим прошлым. Прошлым, преисполненным чудес и ужасов. Но я не краснею за него: это мое прошлое, я его принимаю и горжусь им, как гордится своим прошлым любой еврей-купец, или арабский крестьянин, или красногвардеец, справедливо гордящиеся тем, что они и их отцы сделали в прошлом и о чем они рассказывают по вечерам в своем доме или своем шатре, и что называется традицией. Но мое прошлое прошло, прошло, возможно, в большей мере, чем у кого-либо другого, и оно скрывается сейчас в ночи. Я солидаризируюсь с ним, как солидаризировались перед смертью мои родичи в Чехословакии со своей верой, которую они потеряли. Я не верю во многое из того, во что верил мой дед: ни в возвращение короля, ни в природу вещей, ни в неподвижность времени. Но я приветствую и преклоняюсь перед тем, во что он верил и чем он был в нашем веке, когда все над этим лишь посмеиваются.

Я приветствую также отца моего, которого, увы, почти не знал. Я вспоминаю его и слышу, как он декламирует стихи старика Гюго, как подшучивает над этим миром, в котором он жил, отстраняясь от модных волнений и противоречий истории, всегда веселый и очаровательно свободный. Будущее его не пугало, поскольку любознательность и терпимость уживались в нем с преданностью. Я надеюсь, что и мне тоже удастся сохранить и преданность, внимательную к будущему, и веселую терпимость.

Приветствую и матушку мою, любившую несчастья, и Жюля, и Жан-Кристофа, и господина Машавуана, заводившего часы в нашем доме, и настоятеля Мушу, забавно щелкавшего орехи, приветствую всех их, и тетушку Габриэль, тоже наделенную столькими талантами, и красавицу Урсулу, и Юбера, умершего в пятнадцать лет, быть может, отчасти и по нашей вине, и Клода, и Пьера, и Жака, и Филиппа, и Анну-Марию, которая так нравилась мужчинам, и господина Дебуа, и Мишеля, и Анну, и моряка с острова Скирос, и блудницу с Капри, и цирковую наездницу Полину, так любившую свою фамилию, и заблудшую сестричку вице-консула в Гамбурге, и всех моих любимых родичей, включая Алена. Наши женщины были неотразимы и незабываемы, а мужчины — порядочные и темпераментные, не придававшие особого значения деньгам, даже когда тратили их с блеском и с безразличным видом, точно знали, чего они хотят, и так или иначе, часто ошибаясь, но всегда элегантно и убежденно боролись с окружающим миром. Находясь далеко от каменного стола, я предаюсь воспоминаниям.

Я приветствую Франсуа, потому что он — наше будущее. Шел сильный дождь в тот день, когда я повез его на машине в Плесси-ле-Водрёй. Это было пасхальное воскресенье. Мы объехали вокруг дома, который он до того никогда не видел. Я узнал сторожа. Вы его тоже знаете. Угадайте, кто это был? Это был сын Жаклин, которая забеременела от одного нахала накануне мюнхенского сговора, во времена Чиано и Геббельса, Литвинова и Даладье, в годы, когда Анна-Мария скакала на Мстителе по лесным просекам. Это был внук Марты, кухарки при замке в давние годы, и господина Машавуана. Он позволил нам войти в вестибюль с голыми стенами, когда-то увешанными ружьями и оленьими рогами. Как только дверь открылась, мне в голову на короткий момент ударил запах прошлого. Я закрыл глаза, чтобы лучше вдохнуть и вновь внутренне увидеть то, что исчезло навсегда. Но мальчику было неинтересно. Выйдя на площадь, мы увидели в рыночном киоске, украшенном выцветшими афишами Мэрилин Монро, Джонни Холлидея и плакатами с головой Че Гевары, в углу афишу поменьше, с изображением девицы, — помните? — девицы того самого тореро, любовника Урсулы. Я купил мальчику воздушное ружье и бутылочку кока-колы.

В этой истории окружающего мира и моей семьи я занимаю скромное место. Мне любопытно узнать будущее, я предан прошлому и остаюсь свидетелем, своего рода хранителем того, что происходит вокруг. Очень часто это невеселое зрелище. Но мне оно интересно, и я с удовольствием смотрю на него. Среди событий и людей, испытывающих на себе силу ударов ветров истории, я остаюсь, я пытаюсь оставаться добрым и ироничным наблюдателем Божьей услады.

На русский можно перевести, например, как Лесовский, Излесов, Лесоватый и т. д. — Прим. перев.

По-видимому, намек на то, что в Венсенском лесу по приказу Наполеона был расстрелян герцог Энгиенский (1772–1804). — Прим. перев.

Перевод Н. М. Любимова.