Самсон Агаджанян - Опаленные крылья любви

К чему я это рассказываю? Чтобы вы знали, что наш дом — действительно ваш дом и чтобы у вас не возникла мысль, что ребенок доставит нам лишние хлопоты. Я поднимаю этот бокал за вашего сына. Пусть над его головой всегда будет мирное и безоблачное небо и на его жизненном пути встретятся только хорошие люди, а недруги обойдут его стороной.

Умар тоже встал.

— Спасибо, Мирсадык. В трудную минуту ты бескорыстно протянул мне свою руку. С этого дня считай, что у тебя не одно сердце, а два.

Они выпили. В комнату бесшумно вошла Фатима, на большом подносе она несла ароматный плов.

К концу месяца с курорта вернулась Мария Петровна. Умар был дома, когда в прихожей раздался звонок. Мария Петровна держала в руках большой сверток.

— Добрый день, Умар Анварович. Наташа дома?

Он пропустил ее, завел в зал и молча показал на портрет Наташи, окаймленный черной лентой. Та в первое время не поняла, что это значит. Глаза ее округлились, и, не веря увиденному, она прошептала:

— Умерла?

Умар рассказал ей все. Вытирая слезы, Мария Петровна упрекнула его:

— Почему вы меня не поставили в известность?

— Мне трудно ответить на этот вопрос. Все произошло настолько неожиданно и неправдоподобно, что я долго не верил в реальность происходящего.

Она стала настаивать, чтобы Умар привез сына домой, она будет за ним ухаживать. С большим трудом он убедил соседку, что ребенка надо оставить у Рустамовых, где его кормят грудным молоком. Мария Петровна нехотя согласилась.

Незаметно пролетел год. Володя по-прежнему воспитывался в доме Рустамовых. Однажды, вернувшись из длительной командировки, войдя во двор Рустамовых, Умар увидел стоявшего на ногах сына. Он не поверил своим глазам. «Как он подрос!» — подумал он и, опускаясь на корточки, протянув руки, позвал:

— Вовочка, подойди ко мне.

Малыш, вылупив свои глазенки, уставился на него, но не сдвинулся с места.

— Сынок, ты что, не узнаешь папу?

Малыш продолжал с любопытством смотреть на него, потом на его лице появилась улыбка, и, размахивая ручонками, он сделал несколько быстрых шагов и чуть не упал. Умар успел поймать его. Высоко подняв сына, он сказал:

— Учись, сынок, крепко стоять на ногах! Впереди у тебя трудная дорога… Но пока, как я вижу, тебе совсем неплохо, — он ухватил своими пальцами его пухлую щечку. — Ты очень похож на хомяка. Тебе надо похудеть. Понял?

Малыш, не слушая отца, упорно пытался стащить с его головы фуражку. Умар надел фуражку на его голову, рассмеялся.

— Нет, генеральская фуражка тебе не идет. Когда вырастешь, будешь ходить в шляпе. Так будет лучше.

К ним незаметно подошла Фатима.

— Наконец он дождался вас. Вовчик, скажи: па-па.

Малыш, улыбаясь, потянулся к ней. Она взяла его на руки.

— Скажи: па-па.

— Папа, — быстро произнес малыш.

Умар взял его на руки и крепко расцеловал.

— Соскучились? — спросила Фатима.

— Не то слово.

— Подрос?

— Я его не угадываю. Если он такими семимильными шагами будет расти и дальше, к восемнадцати годам обгонит меня… Он вам еще не надоел? Только честно…

Она с укором посмотрела на него. Он понял свою оплошность.

— Прости, сестра, ляпнул языком и сам не рад. Скоро у меня отпуск. Вначале мы полетим в Волгоград, пусть бабушка посмотрит на своего внука, а от нее поедем к моим родителям. Они даже не подозревают, что у меня родился сын.

— И вы столько времени об этом молчите? — изумленно глядя на него, спросила Фатима.

Он не стал оправдываться перед ней, говорить, что это очень сложный вопрос, только молча кивнул.

— А когда у вас отпуск?

— В мае. Фатима, я хотел с вами посоветоваться по поводу сына. Я знаю, вы будете возражать, но, думаю, вы поймете меня. Рядом с моим домом круглосуточный детский садик. Я хочу его определить туда.

— Вы думаете, там ему будет лучше, чем у нас? — с обидой спросила женщина.

— Ваш дом даже самый престижный садик не заменит. Просто хочу почаще быть с сыном. На ночь в садике я его буду оставлять только лишь тогда, когда буду в командировках. В остальные дни после работы буду забирать домой. Надо начинать учить его разговаривать на родном языке, чтобы мне не пришлось краснеть перед отцом. В этом вопросе он очень строг. Русский он и так будет знать, а вот чеченский не должен забывать.

— Вы правы, сын должен знать родной язык отца. Но пусть он еще немного побудет у нас. Я так уже привыкла к нему, что порою кажется, что это мой сын.

— Спасибо, сестра. Я его заберу через месяц.

Он поцеловал сына, поставил его на ноги, из сумки достал две коробки игрушек с моделями автомобилей. Одну протянул Вове, вторую дал Фатиме.

— А сейчас мне пора.

— Умар Анварович, пойдемте в дом. Я стол накрыла.

— Спасибо, сестра. Через час у меня совещание.

— Вечером придете?

— Постараюсь.

Отец наклонился к сыну.

— Вова, я ухожу.

Но тот был занят своей машинкой. Умар поцеловал сына, потрепал его полные щеки и не спеша исправился к машине. Возле калитки остановился и, обернувшись, посмотрел на сына. Тот по-прежнему был занят своей игрушкой.

Смерть Наташи и рождение сына на какое-то время отодвинули на второй план события, происходившие з Чечне, и тревогу за судьбу Аслана. Кроме того, события в Таджикистане, где мятежные войска оппозиции пытались свергнуть президента Рахмонова, наступление армии талибов в Афганистане и приближение к южным границам Узбекистана требовали от замминистра обороны генерала Кархмазова больших усилий для перегруппировки войск, для укрепления своих границ. Вызывало беспокойство и то, что возникли трения между Россией и Узбекистаном по вопросу коллективной безопасности участников стран СНГ в азиатском регионе. Умару, непосредственно отвечавшему за состояние боеготовности армии, приходилось нелегко. Требования, которые он предъявлял к командному составу армии (в частности, поддержание воинских частей в постоянной боеготовности), порой не находили поддержки и в самом аппарате министерства обороны. Работа осложнялась тем, что между ним и замминистра по личному составу генерал-лейтенантом Сафаровым часто возникали разногласия по проблемам боевой подготовки армии. В марте от должности министра обороны был освобожден Байбагулов, после его ухода Кархмазов почувствовал, что тучи сгущаются и над его головой. Он не боялся, что его снимут с должности, и готов был к этому. Но там, вверху, все-таки сочли, что боевой генерал нужен узбекской армии, и его оставили на занимаемой должности…

Умар ехал в машине и обдумывал предстоящий разговор с новым министром обороны. Разговор предстоял тяжелый, и он заранее готовил себя к нему. Важно было не позволить себе сорваться. А основания для этого были веские. При внезапной проверке мотострелковой дивизии, расквартированной в районе города Карши, были выявлены вопиющие отступления в системе планового обучения личного состава. Дивизия в полном составе, забросив учебу, с утра до вечера работала на хлопковых плантациях частных фермеров. Повторилась прошлогодняя картина с полковником Юсуповым. Кархмазов из штаба дивизии позвонил министру обороны Дустумову и доложил об этом. Тот, выслушав его, спокойно произнес: «Умар Анварович, хлопок — это наш хлеб. Надо помочь людям». Такой ответ обескуражил Умара, и он, с трудом сдерживая себя, сказал: «Тогда вместо плановой боевой подготовки дивизии надо в расписание включить сельхозработы и проверять личный состав на искусство владения лопатой и кетменем». Министру не понравился его ответ и он холодно ответил: «По возвращении из командировки мы с вами на эту тему поговорим».