Ирина Аффи - Минск – Бейрут – неизвестность

Георгий, конечно же, организовал всё. Ниночка, как главная подружка невесты, была подушкой для слёз, утешителем. Циля сердилась, что её стряпня не понадобилась и боялась грядущих перемен. После того как Анжела с Ахмедом объявили им о предстоящей свадьбе, они всё время шептались с Михаилом Яковлевичем и были встревожены чрезвычайно. Анжела дала им возможность обсудить это вдвоём, не вмешивалась. Она знала, что на этот раз обязательно выберет свое счастье, но и предпримет всё возможное, чтобы её милые старики не остались без ухода и опеки. Через несколько дней их тайные переговоры поутихли, лица просветлели и спокойствие вновь завитало по комнатам их уютного дома. Спокойствие принятых решений. Когда в пятницу приехали Ахмед с Имадом и Георгий с Ниночкой, то за ужином Михаил Яковлевич завёл неизбежный и сложный разговор.

– Дорогие наши жених и невеста! – торжественно произнёс он, подняв бокал. – Мы с Цилей хотим выразить огромную радость от того, что вы наконец-то решились сделать этот шаг! Что вы правильно и по-взрослому расставили жизненные приоритеты! Мы очень рады, что наш дорогой мальчик будет жить с папой и мамой! И только так и должно быть! И ты, девочка моя золотая, даже и не думай оставаться потом с нами. Это наш возраст, наша медлительная жизнь и, слава Богу, не одинокая! Мы вместе и нам хорошо. А твоя старость далеко впереди! Вот дождёшься её, тогда и живи как мы. Сейчас же мы просим тебя ехать со своим супругом и сыном. Тебе ещё летать и летать. Это мое требование, даже не просьба. Я еще в здравом уме и мне тяжело будет жить, если ты не будешь счастлива. Счастлива и как мать, и как женщина. Береги её, Ахмед! – они чокнулись.

– Папа, ты не беспокойся, мы никогда не оставим тебя. Мы придумаем…

– Милая, да этого я как раз и боюсь! Не пора ли вам оставить нас в покое и уединении?

Все понимали, что правды в этих словах ровно наполовину, что они будут скучать безумно, но и нет ничего хуже, чем видеть рядом с собой несчастного ребенка.

– Ну вот! А я, наивный, надеялся по-родственному вас попросить… – осторожно начал Георгий. – Инночкина мама уезжает в долгую командировку, а у нас вот-вот пополнение ожидается. И как бы положение безвыходное, помощь нужна…

Ангел-Георгий просто по определению не мог оказаться в безвыходном положении, тем более учитывая наличие бабушек с обеих сторон. И это был жест большой любви к друзьям и их старикам. Они бы, конечно, никого не напрягали своими просьбами, но его доброе сердце, зная, что судьба его друзей зависит во многом от благополучия Михаила Яковлевича и Цили, подсказало этот выход. Для любого другого этот поступок был бы невозможен или сравним с подвигом. «Усыновить» чужих стариков! Шутка ли? Люди и своих-то часто не могут вытерпеть! Но не Георгий! Для него любить кого-то и заботиться было нормальным состоянием. Он любил людей и ему хватало юмора и доброты, чтобы легко уживаться с самыми разными натурами.

Мудрая Циля всё поняла и слёзы выступили на её глазах под тяжёлыми морщинистыми веками. Но здравый смысл говорил о невозможности такой помощи, даже территориально.

– Георгий, сынок, но ведь нельзя же поменять девочке школу и, отлучив её от отца по причине появления нового ребёночка, переселить в Минск. Это может очень травмировать детскую психику! Мы бы, конечно, с Михаилом Яковлевичем с удовольствием…

– Совершенно с вами согласен! Совершенно!

– Гошенька, ты мог бы не орать? – Ниночка глохла, сидя рядом с ним.

– Нет, милая, пока не получится, я слишком взволнован! Иди, пересядь к Анжеле. Так вот, дорогая моя тётушка Циля! – продолжал Георгий голосом, который не могло заглушить даже передвижение за столом и грохот стульев. – Я хотел было набраться наглости и попросить вас до начала школы перебраться к нам на дачу в Подмосковье, побыть с Инночкой, а там мы, глядишь, и с ремонтом закончим и все переедем в Москву. Ну, кто ещё будет нас так кормить, когда я войду в режим работы?! А Ниночка после родов без хорошей еды просто исчезнет! Вы не можете отказаться и оставить нас с голода помереть! А Михаил Яковлевич, если любезно согласиться, поможет Инночке с уроками… А?

– Но переезд, Георгий, это так сложно. – Михаил Яковлевич встревожился.

– Ой, я тебя умоляю, Мишенька, ну, на годик можно и переехать. Тем более не такой дальний свет! И мы же не можем отказать в просьбе Георгию, он так много всегда для нас делал! – заверещала Циля, испугавшись, что брат откажется.

– Да я и не говорю ничего… Конечно, раз надо.

– Михаил Яковлевич, вы не переживайте, у нас прекрасный парк под домом и библиотека недалеко.

Заключив договор, повеселевшие они вернули на место Ниночку по требованию Георгия и выпили прекрасного армянского вина. Перед тем как она отсела, Анжела шепнула ей на ухо:

– Передай своему мужу, что я его люблю, что он необыкновенный!

– Ни за что! Тем более, что он мне ещё не муж!

Следующую неделю все были заняты подготовкой и переездом в Москву с платьями и чемоданами. Георгий решил, что брак с иностранцем будет быстрее зарегистрировать непосредственно в Москве. Поэтому там он и организовал их маленькое торжество. Он настаивал, чтобы все без исключения были чрезвычайно нарядно одеты, несмотря на то, что отпраздновать решили в узком кругу. Уговорил Анжелу выбрать для Нины у портнихи нежное вечернее платье кремового цвета, подходящее для её пикантного положения. Уговорил также сделать ей прекрасную причёску с бежевыми цветами, чтобы его маленькая и оригинальная любимая не чувствовала себя гадким утёнком рядом с великолепно наряженной Анжелой. Сам он не мог найти время побывать на примерках и обещал оценить всё прямо в день свадьбы. Так как квартира находилась в состоянии ремонта, туда сгрузили половину вещей и поселились на даче.

В торжественный день роспись была назначена на двенадцать дня и дамы с утра отправились в салон, куда заранее были привезены их платья. За ними должна была заехать машина – черная «чайка» и доставить в ЗАГС, где их будут ожидать кавалеры. В волнении и спешке этот процесс продолжался около трёх часов, и увенчался успехом. Их выход из украшенной кольцами «чайки» напоминал выход Фаины Раневской в фильме «Золушка» со своими дочками, не хватало только знаменитой фразы: «Крошки мои, за мной!»

Важная Циля, с причёской и макияжем, преобразившими до неузнаваемости не только её лицо, но и осанку, была одета в строгий по возрасту и нежный по ситуации юбочный костюм. Переполненная достоинством она вышла, опираясь на руку шофёра и, отступив на шаг, ожидала выхода своей девочки. Анжела была похожа на тонкостанное деревце, в обтягивающем талию и струящемся вниз платье. Платье было строгим, с открытыми плечами, на которые волнами падали её роскошные волосы, украшенные белого и изумрудного цвета, в цвет глаз, маленькими лилиями. Щеки от волнения румянились, от возбуждения блестели глаза. За ней неуклюже вылезла Ниночка, похожая на перламутровую ракушку в платье из бежевого атласа со складками и драпировками, чтобы скрыть её положение и украшениями под жемчуг.