Ирина Аффи - Минск – Бейрут – неизвестность

«Зубники загрызут, если не дострою!» – говорил он себе каждый день, стараясь выглядеть заинтересованным и активным, решив довести раскрутку клиники до победного конца.

И вот, наконец, наступил день официального открытия, который решили совместить с празднованием новоселья, пригласив семью Георгия. Они остановились в доме Ахмеда и должны были приехать к детям на обед.

Еды было наготовлено немерено. Инна хлопотала, желая произвести наилучшее впечатление своим первым настоящим семейным гнёздышком. Старательная служанка успокоила хозяйку, что сервирует стол и разогреет всё сама, пока все поедут осматривать клинику. Анжела приехала на день раньше поддержать невестку, чтобы та не надорвалась, и с утра пыталась встроиться в её активную деятельность.

– Инка, ползи сюда, слониха моя! – позвал жену Имад из гостиной. – Пока не началась суета, я хотел тебе в интимной обстановке кое-что вручить. – Он подвел её к креслу, усадил и продолжил. – Инна, я решил, что это будет справедливо, если ты будешь самостоятельно заниматься клиникой. Поэтому я заказал мебель в кабинет. Её завтра привезут. Заказал табличку с надписью, что ты директор, и, вот, ключи с красивым фирменным брелком, достойным владелицы.

– Имад, ты что! Разве я справлюсь?

– А что тут справляться? Три врача, три медсестры, курьер в лабораторию и секретарша с уборщицей. С налогами и документами я помогу, только ты мне их домой приносить будешь.

– Мне будет тяжело…

– Инночка, милая, я не могу больше! Я с детства ненавижу стоматологию, кабинеты с этим запахом. Отпустите меня в море бизнеса! У меня столько проектов! – сказал он, отвернувшись и отходя к окну.

– Ой…

– И не надо ойкать и этих женских штучек тоже не надо!

– Ой…

Он обернулся, Инна сидела как описавшаяся девочка, в промокшем комбинезоне и смотрела на него огромными испуганными глазами.

– Ой, кажется, началось…

– Ма-а-ам! – заметался Имад, зовя Анжелу с кухни и боясь оставить жену.

Прибежала Анжела, и началось!

– Имад, где сумка? Никитушка, иди, помоги бабушке, где у мамы пижамы и полотенца? Позовите Рену! Да что же это такое, никто ничего не знает!

Прибежала служанка Рена, взволнованная и бесконечно бормочащая «мадам, мадам» и ещё что-то на родном эфиопском. Под изумленным взглядом Имада и Никитки сумка заполнилась всем необходимым за две минуты, пока Анжела переодевала стонущую Инну в сухую одежду.

– Анжела Михайловна, пусть Имад со мной поедет. Он рождение первого ребенка не видел, а говорят, отец должен участвовать в родах, тогда у него больше развит отцовский инстинкт, и тогда он к жене с большим сочувствием и пониманием относится и…

– … и тогда он заболеет импотенцией, если инфаркт не заработает! – продолжила за неё Анжела.

– Это потому что он ваш сын, поэтому вы против?! – с упрёком простонала держащаяся за живот невестка. – Но мы обсуждали с ним, он согласился!

– Девочка моя, дурочка, это потому что ты мне как дочь! Ну, зачем мужу показывать свое израненное тело, причем в самых интимных местах. Он потом будет бояться приблизиться к тебе. И вместо желания у него будут стоять перед глазами совсем не романтические и не эротические картины. Поверь моему жизненному опыту – у мужчин слабая психика!

– А как же все эти разговоры? – корчась от боли, продолжала настаивать Инна. – Говорят, это естественно.

– Инночка, мы сейчас дома родим! Имад, звони в больницу, звони её врачу! – скомандовала свекровь и, опять повернувшись к ней, продолжила: – Слышала про бабок повивальных – акушерок в деревнях? Слышала? А про дедов повивальных? Нет! Ну, так что естественно? Вон пусть в коридоре ждёт, а мы ему сразу ребёночка покажем для развития инстинкта! А тебя чуть приукрасим и покажем позже, красивую такую мамочку.

– Ой, я не знаю…

– Давай, не глупи, я с тобой побуду до конца, и Ниночка скоро приедет. Зачем он нам? Документы на роды оформит и пусть нам не мешает! Да?

– Да, да…

– Ну и умница, пошли.

Инна вышла под руку с Анжелой в коридор, где по струнке стояли одетыми Никитка с Имадом.

– А ты куда это собрался? – Анжела строго показала глазами Никите, чтобы возвращался и уже вслед ему заметила, – Мал ещё!

В три часа дня на свет появилась их чудесная дочь. Приехавшие родные, узнав от Никитки о таком сюрпризе, запихали его в машину и поехали следом в больницу. Через полчаса после родов Инну вернули в палату. В отличие от советских и постсоветских роддомов сюда можно было приходить с посещениями, и вся толпа, переодевшись в халаты и бахилы, зашла проведать мамочку. Она лежала на светлосиреневой постели совершенно счастливая и обессилевшая. Поэтому, поцеловав и поздравив её, все поспешили удалиться в комнату для гостей. Осталась только Ниночка, сменившая Анжелу. Девочку обещали принести через час, когда помоют и согреют. Больше всех нервничал Никита, привыкший до восьми лет расти единственным ребёнком. Имад очень любил своего сына и чувствовал все его душевные настроения и сомнения.

– Иди-ка ко мне, Никитка! Ну что, у нас с тобой теперь две девочки в семье? Нас поровну? Ты уж мне помогай, не оставляй один на один с ними. Хорошо? – нашёл он, как всегда, нужные слова.

Никита просиял:

– Ты что, пап?! Конечно! Рассчитывай на меня!

Ахмед, совсем издерганный за сегодняшний день, очень растрогался, глядя на своих парней.

– Ты знаешь, Георгий, когда они сказали, что назовут его Никитой, я чуть не умер. Зачем давать сыну японское имя? И как, думаю, Имада будут называть «абу Никита»? Но Инна упёрлась, что всю беременность называла ребёнка Никитой и он уже знает своё имя. Пришлось найти компромисс – у него теперь два имени – одно для всех, второе официальное. Боюсь даже спрашивать, как назовёте дочь…

– Анастасия. Настя! На этот раз Яна придумала, а нам всем понравилось.

– Красиво…

Настенька была просто подарком, каким-то ангелом, который почти не плакал, всегда улыбался, любил купаться, есть, спать, гулять. И очень любил всех своих. У неё была широченная улыбка до ушей и притягательные, с задорным огоньком глазки. Она была настолько нежной и ласковой, что Инна, забыв обо всём на свете, растворилась в ней. Стать мамой после тридцати лет – особая радость, но и большая опасность чрезмерно погрузиться в ребёнка. Он уже не последняя кукла, не доказательство взросления и не средство сплотить семью. Да и мама уже просто мама, доказавшая себе свою значимость, состоявшаяся профессионально.

Инна даже свою клинику забросила на год. В своём прекрасном детском мире она и не обратила внимания на то, что Имад потихоньку стал всё реже бывать дома, грустить, засиживаться вечерами на балконе с сигаретой. Ему было уже под сорок и что-то происходило в его жизни за бортом Инниных милых переживаний. Все разговоры у неё сводились к Настиным зубкам, первым шагам, успехам Никитки в школе. Имад терпеливо слушал всё, был очень внимательным и участливым, но каким-то потухшим.