Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

Подобное, казалось, мало соответствовало привычкам человека, посвятившего себя молитве и сношениям с высшими существами иных миров, но паша был абсолютно очарован магом, с коим теперь ежедневно советовался по всем неотложным делам.

В знак высшей благодарности за содеянное чародей приказал соорудить неподалеку от Кудият-эль-Сабуны волшебную башню, наподобие той, что некогда, как поведала ему могущественная книга царя Соломона, возвышалась в египетском городе Борзу. Взор с башни обнимал всю Алжирскую область, равнину и море. К каждому из многочисленных окон была приделана бронзовая доска, на которой расположился небольшой отряд пеших и конных воинов, искусно вырезанных из драгоценного дерева. Подле каждой доски лежало небольшое копьецо, испещренное халдейскими буквами. На куполе находился флюгер из чистого серебра, изображающий охотничьего сокола, восседавшего на поверженном ягненке. Силой волшебства птица поворачивала голову в сторону, откуда грозила опасность; когда же царствовал мир, сокол гордо глядел вдаль, оборотясь лицом к Алжиру. Ибрагим передал паше также волшебный фараонов перстень, предупредив его, что в час набега перстень начнет сиять неистовым светом, а птица, изображенная на нем, начнет нетерпеливо и хищно поводить головой. Достаточно было взбежать на башню, тронуть волшебным копьецом приходящих в движение деревянных воинов, как силою волшебных чар на врагов нападал неведомый страх и безумие — воины вдруг принимались поражать друг друга, и лишь немногие, очнувшись из забытья, в страхе и смятении покидали пределы Алжирского государства, полные неистребимого ужаса перед неведомыми чарами Кудият-эль-Сабунского затворника.

Волшебная башня немедленно установила мир и покой во владениях старого паши. Счастливый Эль-Хаджи-Мехеми приказал лучшим резчикам Магриба увековечить в волшебном камне свое имя, дабы утвердить право владения чудесным талисманом. К нему незамедлительно возвратились прежняя веселость и энергия. Завистливые придворные, уязвленные расточительством еще вчера нищего чародея, уверовав в чудо, в почтении склонили головы перед могуществом его науки. Казалось, для Алжира настали благословенные времена.

Но однажды камень вновь засветился с неистовой силой, птица на башне повернулась в сторону моря, деревянные же воины на бронзовой доске при этом остались неподвижны. Отряд отборных янычар, отряженный на оранскую дорогу, обнаружил на взморье прелестную девушку лет пятнадцати, прикованную цепями к скале. Немедленно была она доставлена в диван. Бурнус упал с ее головы, и взорам собравшихся предстал юный цветок, красота которого превосходила все, что может создать воображение.

Паша был сражен ее прелестями, трогательные жалобы и слезы красавицы, поведавшей историю своего пленения морскими разбойниками, разожгли давно остывшие чувства воина, пробудили к ней жалость. Он жадно ласкал глазами свою будущую наложницу. Но не один он оценил исключительную красоту. Ибрагим, пристально наблюдавший за повелителем Алжира, наклонился к самому его уху и прошептал: «Всемогущий, не доверяй лживым речам девицы, моя наука открывает мне истину: она и есть тот враг, против которого повернулась птица на башне. Я хочу оказать тебе еще одну неоценимую услугу — выдай мне пленницу. Я дам ей в руки очарованную лютню, звуки которой усыпляют страдания, я уведу ее в свое убежище, где песнями она прогонит бессонницу моей печальной старости. Там под безустанным моим надзором она не сможет явить свои злые чары».

— Клянусь пророком! — Эль-Хаджи-Мехеми не смог удержаться от хохота. — Ты кажешься мне продувным мудрецом. Мало тебе заживо погребенных танцовщиц, ты готов пожелать всякую новую женщину, что попадется тебе на глаза! Боюсь, ты преувеличиваешь свои силы! Довольно! Я считаю ее достойной занять первое место в моем гареме и хочу, чтобы она восстановила мои силы.

Обиженный Ибрагим ушел и заперся в Кудият-эль-Сабуне.

Старый Мехеми предался всем неистовствам страсти. Не было на земле драгоценностей, удивительнейших яств, редчайших нарядов, коими он не ублажал избранницу своего сердца. Дни и ночи пролетали в пиршествах, охотах, развлечениях. Меж тем, чуть только старый паша становился назойливым, девица брала в руки лютню, невесть кем поднесенную ей в качестве дорогого подарка, и начинала играть. Волшебные звуки погружали старого обожателя в мимолетное онемение, за которым следовало мгновенное забвение страсти. Звуки производили сладостную негу, которой так часто ищут старики. Министры и двор почти открыто смеялись над ним, налоги росли — подданные роптали, но паша в ослеплении не замечал ничего.

Скоро вспыхнуло жестокое восстание черни. Подавленное твердой рукой, оно все же спустило владыку с небес на землю. Властитель Алжира вспомнил об обиженном астрологе и поспешил к пещере.

Чародей принял старого воина холодно, скорее как господина, нежели как друга. Сладоточивыми речами паша старался вернуть расположение к себе своего грозного мага, но вместе с тем никоим образом не хотел он терять и девицу.

Видя его смятение, Ибрагим, несмотря на бьющееся сердце, отвечал отрешенно:

— Я думаю больше о ней, скажи, чего ты хочешь?

— Послушай, Ибрагим, искренне говорю тебе: ни могуществом, ни величием я не дорожу более — спокойствие, далекое от вселенских тревог, — вот мое единственное желание, — признался владыка Алжира. — Зачем судьба, завистливая к проблеску истинного счастья, отказывает мне упорно в утешении кончить жизнь на лоне любви?

— Да эта женщина не любит тебя!

— Что же? Я не могу возвратиться к молодости, оставь мне впереди мечту, которая скрывала бы от меня могилу.

— Великий паша, — сказал Ибрагим после продолжительного молчания, во время которого не спускал глаз с Эль-Хаджи-Мехеми, — я исполню твою просьбу. Слыхал ли ты о садах Гирама, об этом вместилище утех, кое упоминается в Коране? Силой, данной мне знанием, почерпнутым в книге Соломона, я построю тебе невидимый замок, но что дашь ты мне взамен?

— Требуй чего пожелаешь, — воскликнул изумленный паша, — хотя б и алжирского престола.

— На что он мне, — презрительно скривил губы чародей, — поклянись, что отдашь мне ношу первого вьючного животного, что переступит порог очарованного замка.

Можно представить себе изумление Эль-Хаджи-Мехеми при словах астролога. Он не знал, удивляться ли его бескорыстию или сожалеть о его глупости, но, во всяком случае, поспешно согласился.

Ибрагим деятельно принялся за стройку. Многочисленные работники воздвигали над его жилищем, иссеченным в граните скалы, гигантский мраморный портик, долженствовавший служить входом в огромную четырехугольную башню. На наружной стороне краеугольного камня астролог сам вырезал руку, а напротив — изображение ключа. Когда портик был окончен, он отправился к паше и известил его, что очарованный замок готов.