Альфред Андерш - Занзибар, или Последняя причина

— Когда мной овладело сознание моего безразличия, — снова услышала она голос Крамера, — я сразу же понял, что уже не отношусь к своей задаче так, как следует. Я потерял веру. Тогда я сделал выводы и попросил перевести меня на работу за границу. Я выдаю вам свой главный секрет, признаюсь, что так и не обрел вновь своей веры.

Он замолчал. Хочется надеяться, что теперь он будет молчать.

— Но именно поэтому я теперь вдвойне ненавижу евреев… — сказал он, но Франциска наконец прервала его.

— Замолчите, — резко сказала она, — немедленно прекратите, я больше не могу это слушать.

Несколько секунд она сидела совсем тихо, сжав руки в кулаки и сунув их в карманы пальто; его надо убить, как крысу, я донесу на него, словно слепая, она все еще смотрела на площадь, на большие каменные плиты, на фигуры людей, похожие на тени, потом одна из фигур показалась ей знакомой, мужчина, в котором было что-то, словно освобождавшее ее от злых чар, что-то приятное, какая-то тихая сила, заставлявшая ее смотреть, не спуская глаз, на этого мужчину, на его худощавое, не загорелое, но и не бледное, ничем не привлекательное, но красиво скроенное лицо, на его темные коротко стриженные волосы, да это же тот человек, которого я видела вчера утром на колокольне, человек, оглушенный, как и я, колокольным звоном, он снова в своей „канадке“, утепленной коричневой куртке, но на сей раз он нес в правой руке черный футляр для скрипки, с этим своим футляром он прошел мимо окон „Антико Кафе Квадри“, прошел, словно воплощение надежды, и тут же исчез, скрылся, и она снова осталась одна, наедине с Крамером.

Крамер опять что-то сказал, но она не услышала, и ему пришлось повторить.

— Я хотел лишь объяснить вам, что у вас обо мне романтическое представление, — сказал он. — Никто не собирается, как вы изволили выразиться, разделываться с вами. Я хочу вам помочь, вы ведь ищете работу? Я могу вам немедленно ее найти. У меня есть друзья, крупные коммерсанты, деловые люди, которым срочно требуется такой человек, как вы.

Ему удалось удивить ее. Но сначала она произвела кое-какие расчеты в уме. Тридцать у меня было, потом добавилось восемнадцать, потом он добыл мне еще тридцать пять, это составляет восемьдесят три тысячи лир, он уже профинансировал мне ту самую безупречную маленькую операцию, а теперь еще появляется работа по профессии, наверняка неплохо оплачиваемая, какое-то место у меценатов клуба равнодушных убийц, значит, я для него кое-что значу.

— Вы готовы хорошо заплатить за мое молчание, — сказала она. — Хорошая работа как награда за молчание, не так ли? — она не ждала от него ответа. — А потом медленная расправа. Сначала хорошее место в Венеции, Падуе или Болонье, а уж потом найдется способ сделать так, чтобы я незаметно исчезла. Потому что уверенности во мне у вас нет, и вы это знаете.

Он покачал головой с почти скучающим видом.

— Вы недооцениваете моих партнеров. Вы недооцениваете себя. — Он вдруг посмотрел на нее взглядом, заставившим ее покраснеть. — Вы очень красивая, — сказал он. — Эти ваши рыжие волосы. Я стар и слишком равнодушен, а то бы я знал, что мне делать, чтобы с вами договориться. Но я живу с Терезой Фалькони. Когда живешь со старой шлюхой, становишься холодным. Лучше пошлю вас к моим деловым партнерам. Они с вами договорятся.

Он знает мою историю. На какое-то мгновение ее даже восхитила та точность выводов, которые он сделал из ее истории. Он знает, что мне конец, если я откажусь от своего бегства, если вернусь в прошлую жизнь, к какому-нибудь итальянскому Герберту или итальянскому Иоахиму, в мир, где все покупается и продается, если я позволю „договориться“ со мной, если научусь молчать, молча переводить слова меценатов, если молча буду вносить в бухгалтерские книги огромные суммы за стихи и убийства, накладные расходы эстетов и убийц.

Она встала.

— Значит, таково ваше условие? — спросила она.

Он продолжал сидеть, только пожал плечами и спросил:

— Когда вы дадите мне ответ?

— Сегодня вечером, — предложила она, сообразив, что это самое разумное, что она может сейчас сказать.

— Где?

— Где хотите.

— В семь часов снова здесь, в кафе „Квадри“, если не возражаете. — Это прозвучало как предложение, равнодушное и безоговорочное. — Не делайте попытки покинуть Венецию… — Он не договорил, подумал, потом улыбнулся своей белой маской. — Впрочем, почему бы и нет? Путешествуйте спокойно, если хотите. Если хотите сделать глупость. У меня руки длинные, и ими я работаю лучше, чем на короткой дистанции.

Сейчас он просто блефует. Это чистой воды блеф. Она вышла на улицу, постояла у входа в кафе, размышляя, куда ей направиться, поняла, что он не блефовал, вспомнила, как он задал ее перед лавкой ювелира, наша организация снова работает, группа своих людей, длинные руки, и вдруг, когда колокола на камнаниле пробили половину двенадцатого, ей пришло в голову, что единственная возможность для нее выбраться из Венеции, более того, бесследно исчезнуть — это катер Патрика, Патрик, униженный ангел, лишенный колдовских чар сатана, соломинка, конечно, но единственная соломинка, за которую я могу уцепиться, Патрик, которого Крамер презирает настолько, что даже не включает в свои расчеты, в семь часов на катере слева от Моста Академии, у лестницы между мостом и отелем „Гритти“, почему он не появится там. раньше, почему не заберет меня скорее, почему так поздно, когда уже стемнеет , б» с/ш бы я только знала, где он сейчас, но искать его не имеет смысла.

Она решительно пошла прочь от кафе «Квадри», миновав его и увидев Крамера все еще сидящим за столиком, снова повернула к пассажу, прошла по узкому, заполненному людьми пространству, вышла на Кампо-Сан-Бартоломео, открыла дверь, звонок оповестил о ее приходе, на этот раз очень быстро, потому что она сразу же закрыла за собой дверь.

Он стоял за прилавком, в кругу света, отбрасываемого светильниками из позолоченного металла, маленький, в костюме в тонкую полоску на фоне темного полированного дерева; узнав ее, он сделал шаг назад.

— Вот, — сказала Франциска. — Я возвращаю вам ваши деньги.

Она вынула купюры, которые Крамер сунул в карман ее пальто, и положила их на прилавок, освещенный ярким светом.

— С тем человеком, который был тогда со мной, я не имею ничего общего, — сказала она.

Она увидела его изогнувшиеся от изумления брови, страх, удивленное выражение лица, чувства, никогда не переживаемые прежде, исчезнувшую окаменелость; она повернулась к выходу, но он одним прыжком оказался у двери, преградив ей путь.

— Но почему?.. — спросил он, пытаясь понять хоть что-нибудь.

— Вы знаете «Венецианского купца» Шекспира? — спросила она.