Катерина Гейтс - Последняя игра

Я помню, как забивали гроб, а я стояла в первом ряду и ждала, что дурной сон вот-вот закончится, что отец откроет глаза и поднимется. Но вот гроб уже опускают, и мы совершаем дурацкий ритуал – сыплем горстки земли на самое близкое и родное, что у нас есть. Даже тогда никто не взял меня за руку.

После возложения венков и цветов, в полной тишине Ян берет меня на руки и несет в машину. Я обхватываю его шею руками и снова смотрю вверх, осеннее солнце, яркое и беспощадное, жжёт мои глаза, но слёз по-прежнему нет.

– Ян, что случилось с папой? – сухо спрашиваю я детским тонким голоском.

– Он много работал, дорогая, – мягко отвечает мне дядя, и я хочу его ударить. Я не маленькая дурочка, я уже первоклассница, черт меня подери! Обиженно сложив руки на груди, я сажусь на заднее сиденье и отворачиваюсь посильнее, чтобы он не видел меня, вернее, чтобы мне не видеть его красивое, ничуть не уставшее лицо.

– Ненавижу вас всех, – шиплю я себе в ладошки очень тихо, чтобы никто не слышал. Водитель везет меня домой, включает радио, там играет ретро мелодия группы «Браво». Он постукивает пальцами по рулю в такт и поглядывает на меня в зеркало заднего вида. Мне шесть лет! Шесть! А меня с кладбища в пустую квартиру везёт незнакомый дядя.

Я хотела было взять телефон и позвонить Яну, но меня обуяла такая злость на него, что я поспешно убрала телефон в рюкзак. Не сейчас, а тогда, почти пятнадцать лет назад, маленькая Кира злилась и плакала, потому что ей никто ничего не объяснил и не рассказал. Сейчас я очень люблю и уважаю своего дядю, иначе я не стала бы включаться в игру, или вообще, порвала бы с ним всяческие отношения, деньги отца мне будут перечисляться и без его помощи. Я уперлась руками в бока и пристально взглянула на себя в зеркало. «Эх, где же та высокая рыжая девушка?» – прошептала я сама себе и покачала головой.

Сава сидел на своем обычном месте, сложив руки на животе Он улыбнулся мне и прикрыл глаза, так делают старые коты, чтобы их не трогали непоседливые детишки.

Я медленно шла к морю и тоже прикрывала глаза, подобно Саве, пытаясь понять, больно ли мне сейчас или это мне больно «тогда», очень давно?

В прибрежной гальке под моими ногами что-то белело, я наклонилась и подняла очередной конверт. Сложив одну руку козырьком, второй я встряхнула листок, он легко расправился и ярко, сквозь солнечный свет, выступили красивые черные буквы. «Абсолютная тишина». Я перевернула листок, больше ничего написано не было, и меня удивило то, что ничего имеющего отношения к игре, в конверте не значилось.

Абсолютная тишина, и что? Это место моей работы, что хотели этим сказать? Я порвала листок и положила в карман обрывки. Хочется положить конец этой мистике.

Когда я первый раз ночевала в «Абсолютной тишине», это происходило в буквальном смысле этого слова. Тишина была обволакивающей, непроницаемой, казалось, стоит мне задремать, и тишина положит на моё плечо свою огромную, тяжелую руку. Я ворочалась и вздыхала на совершенно беззвучной кровати, пила воду из бесшумной кружки и умывалась в ванной, где не было ни единого плеска.

Я спустилась на ресепшн, администратор мирно дремала на стойке, я осторожно, боясь разбудить ее, принялась смотреть журнал гостей. Сегодня на удивление в гостинице ночевала только я. Был выходной день, а в выходные часто все наши десять номеров были забиты под завязку, отчего оставались расстроенными недопостояльцы, которые не успели. Игорь думал об открытии филиала, но в своей идее был категоричен – только в другом городе. Я выдвинула идею открытия при гостинице бара, но мой руководитель отмел ее, основываясь на том, что для наших гостей бар уже открыт. А открывать его непонятно кому он не желает. «Кира, когда ты будешь готова к открытию филиала – дай мне знать. А подобные бредовые идеи я не желаю обсуждать», – быстро написал он на карточке и вложил в мою руку. К тому времени мы были уже достаточно хорошо знакомы и могли объясняться без его пресловутых карточек. Однако он так рассердился, что написал эту фразу, словно бросил мне ее в лицо в споре.

Итак, гостиница была пуста, а я предоставлена сама себе. Я бродила по холлу и коридору, заглядывала в пустые номера, валялась на всех кроватях, диванах, креслах и пуфах. За эту ночь ни единого звука, кроме собственного дыхания, я не слышала. Когда перевалило за полночь, я провалилась в сон.

На удивление, к семи утра, когда я поднялась, я чувствовала себя отлично. По условиям нашего договора, не менее одного раза в месяц я должна была ночевать в гостинице при наличии свободных номеров. Этим условием я пользовалась с невероятно большим удовольствием, особенно в те минуты, когда мне, окончательно уставшей от Лизкиного нытья, нужно было побыть одной или спокойно почитать. Персонал посмеивался, что мне уже стоит оборудовать отдельную спальную и жить в гостинице постоянно.

Я согласно кивала им, понимая, что постоянно тут жить я просто не смогу. Когда, после окончания рабочего дня или рабочей ночи я выходила на улицу, я остро слышала каждый звук, даже, казалось, запахи становились отчетливее. Зарабатывала я в гостинице прилично, даже слово «прилично» не в полной мере отражало мою заработную плату. Плюс к этому еще отчисления от дяди и гонорары за книги отца. Лизка часто спрашивала, какого черта я вообще работаю? Что я могла ей ответить?

Учитываю мою весьма специфичную семью, выбор у меня был не широк: или стать журналистом, а в последствии – литературным критиком, или не становиться никем. Я решила, что я буду кем-нибудь другим, и благополучно отправилась учиться на управление персоналом. Смешно, но факт, я думала этому можно научиться! Подспудно я училась играть на гитаре, ходила на курсы по языку жестов, актерское мастерство, в общем, на всё, что могло бы отвлечь меня от основной цели моего обучения. Ян только кивал головой на моё очередное хобби и давал нужную сумму денег, до прошлого года я подрабатывала у него в конторе.

Там он также платил мне какое-то номинальное жалованье, которое я, кажется, переводила какому-то благотворительному фонду, по совету самого же Яна.

Как я сейчас осознаю, тогда я пребывала в полнейшей, беспросветной тьме, натыкаясь руками лишь на очертания предметов, сейчас, особенно ввиду того, что Лизка сбежала, я уже нахожусь в полудымке туманного рассвета. Я огляделась по сторонам, – гуляя вдоль моря (дело шло к вечеру), я забралась в какие-то дебри из мусорных куч, которые перемежались с жидкими кустами.

Захотелось есть, и я повернула в обратную сторону, может быть, Сава будет так любезен и угостит меня ужином, подумала я и улыбнулась. По пути я выпила чашку кофе в небольшом семейном кафе, но ужинать, несмотря на сильное чувство голода, не стала. Где-то в глубине души, я надеялась, что Лизка вернулась.