Татьяна Веденская - Апрельский кот

– Ерничаешь? – хмуро посмотрела на меня Лизавета и принялась накладывать в тарелки салат. Ее движения были резкими и размашистыми, того и гляди опрокинет или тарелку, или миску с салатом. – Не надо тебе будет больше с Вовкой ходить, я сама ходить буду. Рада?

– Рада? Не то слово! Господи, но как? Столько хороших новостей сразу. За это надо выпить! – И я подняла бокал, в другой руке держа бутерброд с колбасой. Лиза и Сережа переглянулись, а затем сестра потянула руку к бутылке с минералкой. Я застыла – прямо так, с бокалом в руке – и внимательно всмотрелась в лица преступников. Тут-то все и выяснилось, откуда вдруг после такого долгого времени у них прорезалось желание жениться.

– Ты что это? – зашипела я. – Не пьешь? Бросила? Давно? Решила здоровый образ жизни вести? По утрам бегать? Скажи мне, Лиза, о, пожалуйста, скажи, успокой меня, что дело в этом. Я поддержу тебя, с тобой бегать начну. Сдохну через три минуты, правда, но лучше так.

– Фая, я…

– Нет, нет, нет, не надо. Не разбивай мне сердце. Не заставляй меня слышать это. И маме не говори.

– Я беременна, – тихо, но разборчиво заявила сестра.

– Господи, ну вот! – воскликнула я и бросила бутерброд на тарелку. – От кого?

– От меня, конечно! – заголосил Сережа, от возмущения аж вскочив с места. – От кого же еще?

– Ты разбиваешь мою последнюю надежду. Опять от него? Лиза! Ты же психолог! Ну как же так?

– С праздником, – прошипела Лизавета, – дорогая сестрица. Не ожидала от тебя.

– О, это взаимно.

– С праздником, девочки! Не ссорьтесь, – попытался вступиться Сережа, и я с трудом подавила желание залепить ему пощечину. А зря. Залепила бы – может, осталась бы без синяка, с целым лицом. А так – пожалела его, глупая гусыня.

У меня дежавю. Ровно четыре года назад мы уже так сидели за столом, и Сережа бил себя кулом в грудь, крича о неземной любви к моей сестре. Потом был Лизин токсикоз, ее героические попытки не говорить мне, как ей тяжело, мое желание убить Сергея. Любовь зла, и, живя рядом с Лизаветой, я вижу насколько. Да, она любит Сережу. Я не понимаю этого, и сколько я ни пытаюсь понять, мне не удается посмотреть на Сережу Лизиными глазами. На мой взгляд, это просто мужик: обычная внешность, неплохая подтянутая фигура – Сережа любит свое тело и следит за ним. Вот он-то как раз бегает по утрам независимо от того, с какой женщиной живет или ругается в данный момент. Он подтягивается на турнике, даже занимался как-то борьбой, однако при этом курил – периодически бросая, пил водку – периодически завязывая, и баловался разнообразными диетами, от которых периодически сходила с ума моя сестрица. Впрочем, ни на чем Сережа не задерживается долго, но каждый раз, изобретая новый жизненный путь, он свято верит, что открыл истину и теперь-то добьется невиданных результатов. Возможно, даже бессмертия.

– Знаете что! – завопила я, поднимаясь из-за праздничного стола. – Поздравляю. Желаю счастья. А мне… мне надо…

– Ты куда? – взволновалась Лизавета, отрезая мне путь к выходу. – Ты не скажешь маме?

– Маме? Да я даже подумываю о том, чтобы пойти и переночевать где-нибудь в другом месте, чтобы только не смотреть ей в глаза.

– Я сама ей расскажу. Ладно?

– Когда? И о чем? – Я резко остановилась и уперла руки в бока. – О том, что вы, братцы, женитесь, или о том, что ты ждешь ребенка? Потому что, знаешь ли, первое может не случиться, а второе – второе в любом случае вскроется очень скоро?

– Мы завтра же пойдем подавать заявление, – встрянул Сережа. – Завтра же! Я понимаю, я заслужил, но…

– Никаких «но». Ты заслужил, и точка.

– Не уходи! – жалостливо сказала Лизавета, но я была слишком взбешена, чтобы остаться. Эхом в моей голове проносилась мысль, что нельзя так с сестрой, что нужно поддержать, что все равно все кончится тем, что я приму ситуацию как есть, что и делала всю нашу с нею жизнь. Мы всегда были с ней как принцесса и ее мрачный камердинер. Она пела, плясала и ждала чуда, я запирала двери, чтобы не было сквозняка, и находила для нее таблетку, когда у нее начинала болеть голова.

– Позвоню, – сказала я, стоя в дверях, и Лизавете ничего не оставалось, как кивнуть и отпустить меня. Я добежала до дома, давясь слезами, а потом, уже дома, заперлась в ванной, чтобы мама не поймала меня в таком состоянии и не начала задавать вопросов. Я люблю маму, но сейчас хотелось побыть одной.

Папа всегда звал нашу маму «генералом в юбке», хотя технически она всю жизнь провела за широкой папиной спиной. Из-за нее-то она нами и командовала, хотя делала это своим тихим и нежным голосочком. Мама тяжело перенесла папину смерть, а потом вложила всю свою любовь в Вовку. Должна признать, мама стала замечательной бабушкой, из тех, кто готов играть часами в одну и ту же бессмысленную игру, собирать пирамидки и читать сказки по одним и тем же книжкам. Я, случись мне укладывать племянника спать, почти ненавидела и Машеньку, и зайчика, и все зверье в лесу, а мама спокойно перелистывала любимые Вовкины книжки на начало и начинала читать заново. Я не понимала этого, но восхищалась. Наверное, во мне просто нет того, чем обязательно должна обладать мать. Мне иногда кажется, что я должна была родиться мужчиной, настолько я сухая и бесчувственная.

– Фая! Фаечка, там Лиза звонит. – Мама попыталась перекричать льющуюся на меня воду. Я сидела на дне ванны с закрытыми глазами и наслаждалась теплыми струями, льющимися на меня сверху. – Говорит, что срочно.

– Я ей перезвоню.

– Она… мне кажется, у нее что-то случилось. Фаечка, ты не могла бы позвонить ей побыстрей? – не унималась мама.

– Я вся в мыле! – крикнула я после некоторой паузы. Это, конечно, было неправдой, но и перезванивать Лизке сейчас я не хотела. Что она мне скажет? Что я должна относиться терпимее к Сереже. Что, «если мы не можем изменить ситуацию, нужно изменить отношение к ней»? Сто первый психологический штамп, которые так нравятся моей сестре.

– Фая, там что-то случилось! – И мама застучала по двери кулачками. Это было уже подозрительно. Вряд ли для нашего примирения Лизавета стала бы нервировать маму, особенно учитывая то, как легко ее довести до паники и как трудно привести обратно в норму. Я выскочила из ванной прямо так, мокрая, едва успев завернуться в полотенце.

– Что случилось? – спросила я.

– Не знаю. Она мне не говорит. Вдруг это что-то с Володечкой? – И мама заломила руки. «Убью», – подумала я в тот момент. Не уверена только, в чей именно адрес я это подумала – Лизаветин или Сережин. Прямо в полотенце, я набрала номер сестры.

– Ты с ума сошла? Мама сейчас за корвалол начнет хвататься, – зашипела я. – Что с Вовкой?