Евгений Мин - Ценный подарок (сборник)

Ребята не могли понять Мишу, но Мария Сергеевна видела, как он старается. Выслушав его, сказала:

— Умница.

Тотчас же румянец на ее щеках стал гуще, и она подумала, что применила слово, обычно не принятое в педагогике.

— Анализ, — строго сказала она.

Миша, теперь уже спокойно, потому что больше не нужно говорить стихами, когда кажется, что едешь по кочкам, объяснил, что в образе волка Иван Андреевич Крылов имел в виду захватчика Наполеона Бонапарта, а в образе ловчего — Михаила Илларионовича Кутузова, героя Отечественной войны. Он еще остановился на том, как стихи Крылова повлияли на других поэтов.

— Хорошо! — сказала Мария Сергеевна. — Садись!

Увидев, что Рита Казачонок высоко взбивает волосы, Мария Сергеевна вызвала ее:

— Казачонок.

Рита поднялась. Она была самая красивая девочка в классе, все мальчишки безнадежно влюблялись в нее, и поэтому она вела себя гордо и независимо.

— «Стрекоза и Муравей», — сказала Рита, повернувшись вполоборота к Марии Сергеевне, так, чтобы та любовалась ее безукоризненным профилем.

— Стань как следует! — приказала учительница.

Рита нехотя выполнила приказание учительницы и стала читать басню.

Читала она звучным, глубоким голосом, нараспев, подражая какой-то актрисе.

Ребятам нравилось, но Мария Сергеевна, выслушав Казачонок, сказала:

— Плохо, совсем плохо! Зачем ты завываешь? Я знаю, что ты собираешься в театральный, но артист прежде всего следит за смыслом литературного произведения. Анализ!

С анализом было еще хуже. Звучным красивым голосом Рита несла такую чушь, что Мария Сергеевна не выдержала:

— Довольно! Стыдно! Взрослая девушка, собираешься в актрисы, а двух слов связать на можешь. Садись!

Рита, невозмутимо гордая, села и опять повернулась в профиль к учительнице, думая: «Колобок, противная, завидует мне».

— Архангельский… Клебякина… Бобович… — вызывала она одного за другим учащихся.

Оленька была последней, губы у нее дрожали.

Держа книгу в руках, она прочла с отчаянной смелостью:

— Козьма Прутков. Сочинения.

— Что ты сказала? — удивленно спросила учительница.

— Козьма Прутков, сатирик прошлого века, — твердо повторила Оленька.

— Читай, — махнула головой Мария Сергеевна.

Оленька вытянула шею, отбросила одну руку и прочла басню «Цапля и беговые дрожки».

Кончив читать, она спросила учительницу:

— Можно еще — афоризмы, а потом уж анализ?

Мария Сергеевна молчала, но тут раздался звонок.

— Ребята, вы свободны, а ты, Ласточкина, останься.

Все с шумом и веселыми выкриками выбежали из класса, а Боря Архангельский сказал свое-му другу Сене Бобовичу:

— Будет Ольке! Разгром немцев под Сталинградом.

Когда Мария Сергеевна и Оленька остались одни в классе, учительница сказала:

— Садись!

С минуту они молчали, затем Мария Сергеевна спросила:

— Значит, тебе понравилась эта басня?

— Эта, и другие, и афоризмы.

— Читай!

Оленька стала читать афоризмы. Мария Сергеевна сказала:

— Пожалуйста, дай мне книгу.

Оленька протянула ей книгу, и Мария Сергеевна молча читала афоризмы и басни, а порой у нее вырывался смех.

Дома бабушка, мама и Сергей Антонович скучно пили чай.

Бабушка волновалась:

— Боже мой, где она? Уже поздно, а на улице всякие…

— Ничего, — хохотнул Сергей Антонович, — девицу такого роста никто не решится обидеть.

— Наверное, ее поставили в угол, — кисло сострила Нина Викентьевна. — Впрочем, такие меры теперь не применяются даже для маленьких.

Щелкнул замок в передней, и в комнату в плаще и берете влетела Оленька.

— Мамочка! — размахивала она портфелем. — Мария Сергеевна похвалила меня.

— Учительница? — удивился Сергей Антонович. — Впрочем, теперь разные учительницы бывают, надо еще проверить, кто она и откуда.

— Мамочка, — не обратив внимания на отчима, продолжала Оленька, — ты не сердись, она взяла у меня на несколько дней Пруткова, у нее такой книжки нет.

— Вспомнила, как этого артиста фамилия была, — громко сказала бабушка. — Степанов-Спокойский. Как я могла забыть!

— Что это она? — испуганно спросил Сергей Антонович.

— Заговаривается, — вздохнула Нина Викентьевна, — ничего не поделаешь, возраст.

Телефон разрывался шрапнелью звонков.

Директор повернулся на другой бок. Он спал и видел все тот же сон: город в белом кипенье акаций, море, как синька, бесконечную лестницу, прославленную в знаменитом фильме. Шел дождь, хрустальные шарики капель с легким звоном раскалывались о крыши домов и асфальт мостовой.

Капли звенели сильней и сильней. Директор, не открывая глаз, снял трубку с аппарата и тускло сказал:

— Слушаю.

— Добрый вечер, котик, ты спал? — прозвучало глубокое контральто жены.

— Нет, что ты, — подавляя зевоту, сказал директор, — я ждал твоего звонка.

— Умница, похвалила его жена и вдруг перешла на сухой, деревянный тон. — Я вижу, тебе еще не предоставили квартиры и ты живешь в затхлой комнате, как какой-нибудь командировочный из Пензы.

В комнате для приезжих, где временно жил директор, были все удобства, но директор не стал рассказывать об этом жене, зная, что она не поверит ему.

— Скоро, все скоро будет, — успокаивал он свою воинственную супругу, а она шла в атаку:

— Ты должен настаивать, требовать, стукнуть кулаком. Такие директора, как ты, на улице не валяются. Будь энергичен, мой милый, и береги нервы — они у тебя слабые, как у всех мужчин.

Нервы были у жены, но директор не спорил.

— Дима, — с томным перебором гитары прозвучал голос жены, — у меня к тебе маленькая просьба, манюсенькая. Надеюсь, ты выполнишь это для своей крошки?

В жене директора было без малого восемьдесят килограммов, но директор звал ее крошкой так же, как двадцать пять лет тому назад, когда ее можно было обнять одной рукой.

— Ну так вот, — продолжала ворковать директорская крошка, — когда ты будешь гулять после работы и устанешь, зайди для отдыха в продуктовые магазины и посмотри, что там.

— Анастасия! — резко произнес директор, так, словно говорил с начальником цеха, систематически не выполнявшим план. — Анастасия!.. — повторил он, но крошка ничуть не испугалась.

— Я знаю, я прекрасно знаю, что ты терпеть не можешь все эти торговые точки, но ведь дома ты не ходишь никуда, даже в булочную, а наш сосед, член-корреспондент Поплавский, стоит вместе с женой в очередях и носит белье в прачечную. Я никогда не унижу тебя так, я отдам тебе всю до конца жизнь. Но сейчас меня нет с тобой. А я должна знать, как буду хозяйствовать, когда приеду. Вот я прошу тебя: только зайди в магазин, сделай это для своей рыбки, если ты хоть чуточку любишь меня.

Звучный голос наполнился слезами и директор поспешно сказал: