Vincent Killpastor - Школа Стукачей

На меня — ноль внимания. Мне всегда так оскорбительно, когда на меня смотрят как на пустое место. Ну не похож я на мастера спорта по дзюдо, так что теперь об меня ноги надо вытирать? Не мастеров спорта надо бояться, а вот таких тихих, мелких очкариков, поверьте.

Очень агрессивный мстительный тип. Ходячий инкубатор маньяков, педофилов и лиц, практикующих моральный промискуитет.

А этот токующий бабуин ещё и под локоть её тянет со стола. Неизящно эдак тянет. Я уверен, что насиловать мою девочку здесь они, конечно, не станут, но увидев перепуганные насмерть глаза Вероники, резко хватаю его за плечо. Пусть я лучше умру в бою, чем допустить даже отдалённую возможность такого унижения.

Не смотря на мой красноречивый и довольно грубый жест, рыжий не удостаивает меня взглядом, а просто бьёт локтём в скулу. С ленцой.

И ловко так, пидрила, бьёт, аж звенеть начинает в ушах.

Вот этот отупляющий звон и животный какой-то взгляд Веронички моей и довершают все дело. Когда у вас в руке копье — все мысли на его острие.

Вальтер прыгает мне в руку, он уже давно ждёт, когда я о нем вспомню, и я истерично ору: «Ссуккааа!»

Альбинос, наконец, удостаивает меня вниманием, и я, вытянув вперёд руку с вальтером, несколько раз стреляю с очень близкого расстояния. Прямо ему в лицо. Практически в упор.

Пок-пок-пок, рвется на волю сжатый газ. Я, кажется, даже слышу, как дробинки разрывают веснушчатую плоть его плоской физиономии потомственного землепашца. Все вдруг становится каким-то тихим, заторможённым.

Не думаю, что выстрелил бы без наркоза, под которым тогда жил круглыми сутками.

На его бледной, как и полагается быть у рыжего, роже, среди размазанных веснушек — три черные дырочки. Малюсенькие. Похожи на микроскопические синяки с углублениями посредине. Крови — ни капли.

«Интересно, почему не идёт кровь, как странно, странно!» — думаю я, хватая в охапку Веронику.

Мы рвём со всех ног к проходящей неподалёку трассе. «Проспект Дружбы Народов» — называется.

Там, наконец, удаётся использовать Вероникину жгучую внешность на пользу человечеству, и мы легко ловим такси. Мчимся на квартиру фирмы. Надо оправиться от шока.

Я не Рэмбо, пацаны, стреляю днём в лицо посетителям шашлычных крайне редко.

И только в такси, когда Верон вдруг спрашивает, успел ли я заплатить за шашлык, наступает разрядка и меня начинает трясти нервный, похожий на истерические всхлипы смех.

Как хорошо, что есть явочная квартира Рэнк Ксерокс.

Первое что делаю по приезду, это закрываюсь в туалете, кладу левую ногу на правую руку и начинаю кропотливо нащупывать жилу.

Весь сгиб уже изрешечён проколами, и найти место для укола среди искалеченных тупыми иглами «кровеносных сосудов» все труднее.

Раньше были трубопроводы типа Уренгой-Памары-Ужгород, а сейчас какие-то стеклистые трубочки, не толще комариной личинки-мотыля.

Вероника в это время жарит один из своих навороченных омлетов.

Омлет «по-блядски» — это её собственное название. Веронике кажется что «омлет по-блядски» звучит так же как «макароны по-флотски».

Она мурлычит песенку из ранней Агузаровой на кухне. Вероника притащила сюда из дома какую-то посуду и даже повесила занавесочки.

С шашлыком мы обосрались, так что придётся довольствоваться омлетом и сексом на сладкое. Сразу надо было сюда ехать и не ебать мозг.

Секс выходит скомканный, нервный, мы как будто прячемся друг в друге, ища защиты от зла. У вас бывало такое? Да, вижу, вижу, и вы хлебнули горюшка.

Сейчас лежим рядом, и Вероника тихо плачет. Она часто плачет, когда кончит, разбери их, баб. Я уже привык к этим её пост-коитальным слезам, но тут что уж больно горестно как-то всхлипывает.

— Ты что, ты что, заинька? Гандона того рыжего оплакиваешь?

От этих слов она судорожно рыдает уже в голос. Не в точку, кажется.

— Давай уедем, уедем отсюда, увези меня отсюда, слышишь, увези, увези меня, ну пожалуйста!!

— Ну, хорошо, хорошо, уедем, успокойся только, маленький! А куда тебя увезти?

— Ой, давай в Москву, а? В Москву! В Москвушу, Москвулечку мою!

— Знаешь, я тоже думаю об этом. Работу найдём, мы с английским оба, не пропадём. Не пропадём! В жопу этот шашлык! Тут я смотрю, совсем душно становится. Это не жизнь. Как ты думаешь, я его убил или нет? Ну чурку того рыжего? Менты меня уже, наверное, ищут?

— Не знаю… Я вообще сразу не поняла, что произошло. Ты так быстро завёлся… За руку вон хватанул — смотри — синячище остался.

Опять вот-вот разрыдается.

— Ну, всё — всё, хрен с ним, лишь бы не нашли меня, будем рвать в Москву. Решение принято, дорогие товарищи-трудящиеся!

Готовиться начинаем с завтрашнего дня. Вот только денег немного отложу, квартирку снять на первое время, и соскочим отсюда. Первым же рейсом. Обещаю, солнце!

С Вальтером моим, увы, пришлось расстаться. Салютнул я из него напоследок в темноту и похоронил на дне Комсомольского озера.

Опасный ты у меня, друг. Несдержанный какой-то. Нервный.

Если уж поминать обо всех гадствах произведённых нами под Дядиным умелым руководством, нельзя не рассказать о мягком перевороте и полном фактическом захвате власти на промке.

А началось все как обычно с Алишера. К нему на свиданку приехала родня, из самой Самары, куда они все сбежали с Ташкента после того как его осудили. Они привезли вкуснейший кофе Якобс, запретная вещь в зоне, божественные по вкусу сигареты Пётр Первый и замечательный российский шоколад. Для нас в тогдашней Наманганской области словосочетание «российский шоколад» звучит как для вас «швейцарский». Вкусный, и уже заграничный, а от этого он ещё вкусней кажется.

Занёс мне этих деликатесов Алишер в ТБ и давай плакаться. Совсем, мол, Мама Роза оборзела. Наезжает по порожняку, доляну с нашего наркотрафа требует.

— А как там в вашем профсоюзе начальство меняют? Тебя, вот, как поставить, мамой розой, например?

— Да меня все наши авторитеты поддержат, только бы сковырнуть нынешнюю мамку, а она у нас имомовка.

— Ты бабло вынес со свиданки? Баксов сто потратишь? Дяде занесёшь вечерком, я его сейчас по телефону подготовлю и подписку дашь о сотрудничестве. Всего делов.

После этого события развиваются молниеносно: Алишер выходит из кабинета Дяди агентом ноль ноль семь и с бутылкой наманганской водки за пазухой. Какое ему дали оперативное погоняло не знаю до сих пор, если честно. Да и не суть.

Водка занимает позицию в мешке мамы розы. Потом Алишер, как профессор Плейшнер, сдвигает на окне гарема цветок алоэ. Увидев эту манипуляцию, давно караулящий на улице Бибик, мчит в штаб со всех копыт.

Вскоре приходят два режимника и волокут маму под белые руки в штаб. Утром, приходит загруженный какими — то домашними проблемами, злой как чёрт, майор Аскаров и закрывает маму на месяц в ПКТ — помещенье камерного типа.