Олег Рой - Тени судьбы

Вот и сегодня вместе с тенями я бреду по тихим и спокойным улицам, вглядываюсь в окна, в которых горит свет одиноких ламп и виднеются силуэты женщин, готовящих завтрак. Как же найти в этом мире маленькие радости жизни? Как щенок, уставший от пинков, боится подойти к миске с едой, так и я страшусь реальности, потому что знаю еще с детского садика, что одиночкам на земле не рады. Я иду, наступая на собственную нахохлившуюся тень, и наблюдаю за тем, как ветер гонит прочь полиэтиленовый пакет, похожий на белую птицу…

О весне я знаю больше, чем о математических теоремах и исторических фактах. В это время года во мне просыпается маленький человек — очень нежный, ранимый, жаждущий солнечных лучей, улыбок и объятий. Школьные годы вот-вот останутся позади, впереди — целая жизнь, которая, по идее, должна сложиться хорошо. Меня воспитывали не двор и дискотеки, а литературные «реки», театральные постановки и черно-белые фильмы. Все, что волнует человека, содержит в себе искусство. Я была слугой двух господ — танца и жизни.

Па-де-де между мной и Славой исполнялось достойно и красиво, пока я случайно не «наступила ему на сердце». Хотя, он этого даже не заметил. Однажды, во время спектакля в Малом театре, в котором мне выпала честь исполнить партию Маши в балете «Щелкунчик», я сбилась с ритма и закружилась в собственном танце, как лист под ветром. На первом ряду я увидела глаза, которые случайно осветил прожектор. В них был разлит океан, а может, горное озеро, или, вообще, отражалось небо, а может, две глыбы нетающего льда? Все дети рождаются с голубыми глазами. Наверное, это цвет чистоты и непорочности, которыq не всем посчастливилось сохранить в душе. Мой самый главный зритель, тот, ради кого я была готова танцевать всю жизнь, смотрел на меня с восхищением. За кулисами, где суета привычна, как тишина в храме, я опять увидела его… с букетом моих любимых тюльпанов. На мгновение мне показалось, что я нахожусь в сономании — стране, где мечты могут жить свободно и легко. Но, когда он приблизился ко мне, я стала слышать собственное дыхание, чувствовать, как бьется в висках пульс. Неужели только благодаря кому-то особо ценному и дорогому можно услышать себя? Он был для меня зеркалом, в котором отразилась моя жизнь, мое счастье. Паша. Он дал мне столько тепла за одну ночь, что им можно было обогреть всю планету. Прикосновение его рук. Единение, произошедшее в этот момент, открыло мне Вселенную. Мне не хотелось расставаться с ним, выходить за дверь, в холодный без него мир. Безумно хотелось стать невидимкой — следовать за ним по пятам. Его плечо было создано для моей головы. И лишь изредка совесть грызла меня изнутри, напоминая о чувствах Славы — его доверии и любви ко мне. Быть может, он любил меня так же сильно, как я Пашу? На следующий же день я приняла решение сказать Славе правду, но Судьба меня опередила…

Слава был серьезен как никогда и с порога заявил мне, что нам надо кое о чем поговорить. Он сообщил, что собирается идти в армию, служить как настоящий мужчина. И я поняла, что как настоящая женщина должна промолчать о своей измене нашим «искусственным» (в данном случае от слова «искусство») чувствам. Повестка явиться в военкомат пришла и к Паше. Об этом я узнала спустя три дня после разговора со Славой. Меня затрясло от волнения, когда Паша сказал, что нам придется расстаться… ненадолго… до его возвращения из армии. Я была готова ждать столько, сколько потребуется. Главное, дождаться…

Так в моей жизни наступил первый антракт. Двое мужчин, которые были мне дороги, оставили меня во власти собственных мыслей. И оба писали письма. Слава на несколько страниц расписывал поэмы о любви и лишь в конце, под грифом «P.S», описывал весь ужас, происходящий на том, мужском поле игры в настоящую перестрелку. Пашка, напротив, размашистым почерком на одной странице помещал армейские истории и явно чувствовал себя героем, желая совершить подвиги. «Мал, да удал» — такой короткой фразой он описывал свой характер. И был, несомненно, прав. Его одно слово «люблю» было всем.

Я доводила себя до обморока, репетируя в балетном зале сутки напролет. Но танец был единственной вакциной, которая вводилась в душу. Я обращалась к зрителям и им, не ведающим ничего о моей жизни, исповедовала свои чувства. Мне хотелось единственным жестом руки передать верность возлюбленному. Мне безумно нравилось играть сильных и волевых молодых женщин, сраженных любовью и бесстрашно вонзающих нож в сердце любимого или врага.

Ожидание стало томлением, а потом перешло в отчаяние. Я чувствовала себя Жизель, которая умирает раньше физической смерти — в тот момент, когда закрывает в отчаянии лицо. Иногда я жила сценой, забывая о себе. А потом словно просыпалась, опустошенная и полностью обессиленная. Я презирала людей за то, что они когда-то придумали войны. Обвиняла судьбу за ее лихие повороты. Ненавидела тех, кто был счастлив.

На день рождения написала одно и то же желание 12 раз — быть с тобой. Сожгла лист и развеяла пепел по ветру. Я ждала. Ночами и днями, рассветами и закатами. Я молилась Богу о том, чтобы ты поскорей вернулся домой — целым и невредимым. Я подавала нищим на хлеб, кормила бездомных собак, ездила в детский дом с чемоданами вещей, исполняла балетные партии в инвалидных домах. Я все делала для того, чтобы быть хорошей перед тем, кто находится над нами и дергает за ниточки судьбы.

Во сне Паша всегда находился со мной — то мы гуляли вдоль речки, то отмечали свадьбу, то я знакомилась с его родителями, а то просто о чем-то мы болтали, свесив ноги с высокой кровати. Так прошла весна, за ней лето, осень… От зимнего холода не спасало даже отопление. Градусы опускались все ниже, ветер завывал все сильнее, а черные мешки туч на небе то и дело вытряхивали на землю снег. Неделю почтальон проходил мимо моего ящика. Сердце сжималось от волнения и бешено колотитлось от дурных мыслей. Что-то случилось. Предчувствие надвигающейся беды я ощутила, как собака чует смерть. Не беды, а катастрофы, трагедии.

Белый конверт… от Славы… В начале он, как всегда, написал ряд красивых нежных фраз, а потом… убил меня. Двумя «пулями»: «Пашка погиб». Утром тело занемело так, что я уже не могла пошевелить ни одной конечностью. Всю ночь я просидела, уставившись в темноту, и не понимая, что нужно сделать, чтобы встать с кровати и пойти куда-нибудь. Ничто не могло привести меня в чувство. Врач выписал мне больничный и велел выспаться. Он не мог понять, что мне вырезали внутренний орган — любовь.

Сны стали кошмарами, как и вся жизнь. Из зеркала на меня смотрели осколки души. Через месяц я вышла на улицу. Тень плелась впереди меня, словно демон в черной накидке вел меня в подземное царство. Где-то я слышала, что тени не позволено любить, да и вообще чувствовать что-либо, и если она совершит этот грех, то будет жестоко наказана… Я шла за тенью, как на распятие, и чувствовала себя наказанной. Больше всего на свете мне хотелось проснуться и оказаться в объятиях… мамы, которую я никогда не знала. Тень у человека, как любовь, одна-единственная. Утешение я могла найти только в мыслях о загробном мире, где влюбленные, по легенде, встречаются. Мир стал черным, тихим и чужим. Если не вся, то одна половина души совершенно точно иссушилась. Когда-то я услышала фразу: «Женщины любят только тех, кого не знают», наверное, в ней есть правда. Я никогда не знала Пашку, но была готова отдать за него жизнь.