Олег Рой - Тени судьбы

В старости пришло понимание профессиональной страсти: на пуантах было легче жить и сохранять равновесие, вопреки здравой логике. Мне не нужно было смотреть под ноги, потому что они в совершенстве знали шаги, которые надо было совершить. Девушка-танцовщица являлась для меня воплощением счастья. А когда я первый раз попала в театр на балет «Ромео и Джульетта», голова закружилась от восторга.

Я проводила на занятиях по нескольку часов в день, репетировала номера от Дюймовочки до Бабы-яги. После уроков бежала в библиотеку — изучать биографии знаменитых балерин и просто танцовщиц, оказавшихся в тени славы, рисовать в тетрадях эскизы костюмов и слушать на стареньком проигрывателе классические аудиозаписи.

Вообще, школа для меня простое серое здание, а классный руководитель похож на дятла, который долбит по голове. Хорошо, что самое страшное — первое сентября — уже позади. Ненавижу этот праздник. Под ногами все хлюпает, потому что небо ревет, как и я, прощаясь с прекрасными каникулами. Все в этот день выглядят глупо! Девочки похожи на мутантов с этими огромными белыми бантами и воздушными шариками в руках. Кстати, мой шарик постоянно вылетает из рук, словно хочет вырваться на волю.

Мальчики у нас дураки — дергают девочек за банты, вызывая слезы, как будто не понимают, что для нас бантики и красота важнее даже пятерок в четверти. Родители… ах, больная тема! Носятся с вениками или, приличнее сказать, венками и коробками конфет от одной учительницы к другой. После концерта все идут праздновать первый звонок — кто в парк, кто в кафе есть мороженое и пить сок, а кто просто бродит по улице, вызывая сочувствие бездомных собак и кошек, трущихся об ноги.

Вот уже седьмой год подряд как я втянута в эту школьную жизнь — «через года слышу мамин я голос, значит, мне домой возвращаться пора…» Ну почему даже гребаная линейка не может обойтись без этого слова «мама»? Я уже не маленькая девочка, которая не понимает правды. Таня год назад все мне рассказала. Интересно, а где сейчас эта женщина, которая родила меня и скрылась, как будто совершила грех? Может, смотрит на меня с неба? Или воспитывает другого ребенка, более хорошего и нужного? За спиной ребят стоят родители — разукрашенные мамы и важные папы. За моей спиной стоишь только ты — верная подруга — тень. Странное создание. Боишься темноты, поэтому мне приходится спать с включенной лампой. Убегаешь вместе со мной с урока алгебры, которую я ненавижу. Подсматриваешь за Пашкой, который учится в шестом «Б». Эх, Пашка, Пашка! Не замечаешь ты нас в упор. Ходишь с пацанами, говоришь о танках, дерешься за Нинку из пятого «Г». Чем же я хуже ее? Хоть Таня и одевает меня просто, но выгляжу я весьма хорошо, у меня длинные волосы, заплетенные в две косы, и красивое лицо. Слава вон отвести взгляд от меня не может — смотрит, как на Василису Прекрасную. Смешной такой! Как с детского садика пристал ко мне, так и в школе проходу не дает. Сидит за партой позади меня и дышит в спину. Стихи пишет, в анкетах в любви признается, заваливает валентинками, носит ранец, делится со мной то яблоками, то конфетами. Но его внимание мне не особо-то и нужно.

Моя тень уже давно отделилась от этого сказочника, да и я сама тоже. Во-первых, потому, что он изменился — на его лице много прыщей, спина какая-то горбатая, да и мозги у него слегка набекрень. Он все время что-то сочиняет, на литературе ведет себя как воскресший Пушкин — то стихи читает все сорок минут, то пересказывает рассказ иначе, чем было в тексте, а когда он молчит, учительница всем в пример зачитывает его сочинения.

На переменах он собирает вокруг себя девчонок и мальчишек и начинает им пиликать басни о том, что ежи питаются кактусами, люди появились потому, что обезьяны перетрудились, а писатели-классики — это те, которых мы изучаем в классе. Лишь однажды ему влетело от истерички, вернее исторички, которая спросила у него: «Как зовут богатырей с картины Васнецова?» — и он браво ответил: «Атос, Портос и Арамис». Впрочем, глупости ходили за ним следом, как тени. Его фразы не оставляли равнодушными даже учителей, которые в столовой осуждали его сложносочиненные мысли, типа «Гагарин — проходимец в космосе», «Фамусов вышел в задний проход и уехал», «Ленский жил не до конца, он умер на дуэли»… Наверное, он станет писателем. Уж слишком длинный язык и необычные мысли, не такие, как у всех. Впрочем, в классе уже все выбрали себе профессии. Мальчики будут космонавтами, летчиками и бандитами, а девочки — актрисами, моделями и невестами. Смеются только над Витькой, с которым мы вместе ходили в садик — тем самым мальчиком, у которого не было папы. Он в первом классе на уроках физкультуры все время сидел возле большой лужи (потому что имел справку, освобождающую его от занятий физрой) и говорил, что станет моряком. Я же не хочу ни принцев на конях, ни мировых подиумов, только сцена, только белая пачка и только балет.

В классе со мной мало кто общается. Часть девочек обижена на то, что Слава посвящает мне свои любовные поэмы, другая часть смотрит на меня как на инопланетянку, потому что никогда не видела моих родителей. На родительских собраниях про меня ничего не говорят, потому что это попросту некому слушать. Таня пропадает на работе день и ночь, я вообще ее не вижу. В мой дневник она заглядывала в последний раз года два назад. За плитой откуда-то стали собираться бутылки. Однажды я решила сдать их и получить деньги на мороженое, но Таня всыпала мне по первое число и опять пригрозила выгнать к чертовой матери. Хоть бы раз исполнила свою угрозу! Так нет, все только обещает да обещает. За учебу ругать меня не приходится и за поведение тоже.

Все хорошо. Учу параграфы, решаю уравнения, химичу, не делаю ошибок в окончаниях трех времен — настоящего, прошедшего и будущего, не задыхаясь, как одноклассницы, бегаю на длинные дистанции и ни у кого не списываю. Просто живу, как живется. У меня есть только одна маленькая тайна. Татуировка в виде морской ракушки на правом плече. О ней знает только Андрюха — друг Славы, да и то только потому, что подсматривал как-то раз за девчонками в раздевалке. Ее мне нарисовала девочка-старшеклассница, которая была в лагере пионервожатой и мечтала стать художницей. В лагере никто не знал о том, что у меня нет родителей, поэтому я нафантазировала об отце-олигархе и матери-кинозвезде, о доме в три этажа, горничных и игрушках размером с человека. Там я впервые затянулась сигаретой, да так, что почти задохнулась, впервые потеряла сознание от нажатия на сонную артерию, впервые поцеловалась взасос со старшеклассником, который на следующий же день забыл даже мое имя. Ничего не поняла. Все было похоже на какую-то муть.