Михаил Орловский - И пришел доктор...

Друг мой, не имевший привычки подолгу выяснять отношения там, где это бессмысленно, развернулся на 180 градусов и, аккуратно прикрыв многострадальную дверь, вышел…

.. в прокуратуру.

«Мешают таинству процесса увольнения» сообщил он приватно прокурору в письменном виде.

Спустя буквально тридцать минут и пятьдесят две секунды проявился эффект от написанного — дяде Славе позвонил флагманский:

— Приходи скорее в штаб, будем увольняться, — кратко заключил он.

— А если… — открыл, было, рот мой товарищ.

— Быстро! — сходу захлопнул ему калитку флагман.

Второй раз прискакав в базу в прежнем неуставном обличии и с неостывшим настроем, обидчик входной двери вновь захотел повторить свой трюк. Набрав обороты в четырёхглавой мышце бедра, он уже было начал замах, как вдруг дверь сама распахнулась, и за ней обнаружился хмурый первый заместитель командира дивизии. «Вот уж действительно не думай о секундах свысока» подумал дядя Слава: «Чуть-чуть раньше и получился бы смачный удар». Первый зам стоял молча, как глиста, совершенно не подозревая, насколько крупно ему повезло.

Взяв уволенного старшего лейтенанта медицинской службы за ручку, будто это был его младший сын, главный офицер проводил столь милое создание по всем востребуемым кабинетам, регулярно нервно приговаривая:

— Ставьте быстрее свои печати.

Заполнив обходной лист в рекордные сроки, дядя Слава поднялся в кассу, получил расчётную капустку и исчез из базы раз и навсегда…

В ЗАТО опять начались хорошие и спокойные деньки.

Однако всё хорошее когда-нибудь кончается, и моя история болезни тоже не была исключением: в базу пришёл-таки приказ о досрочном увольнении из Сооружённых Сил Вашего покорного слуги — товарища М. С. Орловского. На моей улице наступил долгожданный праздник с выходным пособием! Толи это случилось до увольнения дяди Славы, толи после — сказать точно уже не могу, поскольку на Северном море время в одни дни течёт задом наперёд, а в другие — передом назад. Знаю лишь одно: моё самосознание безгранично радовалось.

Выйдя на пирс, мимо таблички «Стой, стреляют!», на которой кто-то заботливо выцарапал: «холостыми», к пришвартованным атомоходам, я, под впечатлением от фильма «72 метра», снял свою белую накрахмаленную фуражку и со словами «Прощай, железо!», что есть мочи швырнул её в залив. Описав изящную дугу, фура мягко шлёпнулась о безмятежную водную гладь. Портативная плёночная камера, удерживаемая руками сотрудников лаборатории, запечатлела данный исторический момент для широкого круга последующих потомков.

Собрав свои немногочисленные (поскольку все мы приезжали на месяц) гражданские вещички в самые наикратчайшие сроки, я попрощался с медицинской братией и утренним рейсом торжественно отбыл с центральной площади великого города ЗАТО Мухосраньск.

Впереди ожидался длинный путь до Мурманска, и все три часа, что он обещал занять, я планировал наслаждаться чудесной, несравненной дембельской дорогой офицера в отставке. Но сногсшибательная тётушка Жизнь и тут не побрезговала внести свои изменения в данную поездку.

Давно и, в отличие от Юраса, без происшествий миновав КПП, старенький «Икарус», что вёз нас в то летнее утро, медленно, но уверенно приближался к Мурманску. Он не спеша карабкался по извилисто-ухабистой дороге, периодически, на кочках, сотрясаясь всем своим могучим телом. Мотор автобуса гудел ровно, а от колёс исходил приятный шум, который, как правило, и бывает при нормальном трении с голым асфальтом. Ничто не предвещало приключений.

Убаюкивающее шуршание могучих колёс и вид цветущих зелёных сопок ввели меня в некоторое полузабытье. Нет, я не спал. Глаза мои были открыты, хотя и оставались неподвижны: я немного грезил.

Из моих ясных и безоблачных грёз меня вытащил чей-то громкий голос. Я не сразу разобрал, что этот голос говорит, поэтому перегнулся через подлокотник и посмотрел в ту сторону, откуда исходил потревоживший воздух звук.

— Медики в автобусе есть? — громко сказал мужчина стоявший посредине салона. Оказалось, что Голос принадлежал ему.

— Есть, — широко зевая, признался я. — Кому плохо?

Тяжело вздохнув полной грудью, я лениво поднялся с кресла, не думая ни о чём серьёзном.

— Да, вот, жена, похоже, рожает, — как-то неуверенно промямлил мужчина.

Я встрепенулся, как воробышек, подошёл поближе и убедился в правдивости слов мужчины, только без приставки «похоже»: у женщины уже начались схватки.

— А воды когда отошли? — решил я собрать хоть какой- нибудь анамнез.

— Не знаю точно, — проревела роженица. — Может быть утром, когда ванну принимала.

Так-так, думаю. Безводный промежуток уже часов пять-шесть. Значит роды в самом разгаре, если вообще можно так сказать. «Делать нечего, будем принимать» огласил я своё решение.

Для начала оцениваю обстановку. Как и водится, она оставляет желать лучшего. Стоим (а мы уже, как Вы понимаете, остановились) в Долине Славы. До ближайшего населённого пункта, мягко говоря, далековато. Сотовая связь не ловит: нет зоны покрытия сети. Прямо как на лодке в тылу врага, провёл параллель я, никаких консультаций с берегом.

Ладно. Шарю глазами по салону автобуса в поисках ассистента: не густо, всего семь пассажиров. Понимая, что ещё медиков искать бесполезно, спрашиваю: «Военнослужащие есть?» На моё счастье один нашёлся — старший мичман атомохода «Северсталь». Остальные попутчики — женщины да дети.

Хватаю мичмана, даю задание найти спирт или водку, стакан, бинт, пакет, ножницы и пару шнурков. Пока мичман занимается поисками, я произвожу тщательный осмотр неожиданной (для меня) пациентки.

На животе её отчётливо прослеживается застарелый рубец: первые роды прошли путём Кесарева сечения, видите ли. Почему? Со слов, якобы гигантский плод. Ага, это плод больше 5 килограммов, вспоминаю, а крупный — больше четырех. Да уж. Не самая приятная новость. Срок же настоящей беременности около семи месяцев.

Щупаю своими, согретыми волнениями, ручками живот рожающей и с приятным для себя удовлетворением нахожу не только то, что плод в утробе располагается продольно, но ещё и то, что он имеет головное предлежание (то бишь, на простом языке, головкой на выход). Сто раз поблагодарив Всевышнего, я с трудом представил, что стало бы, если плод лежал поперечно. Это только в книжках поворот на ножке легко делается, а вот наяву, да и ещё в салоне «Икаруса», как-то не шибко хочется такими манипуляциями заниматься. Уж поверьте!

Итак, поняв, что сегодня, двестипроцентно, мой день в качестве акушера, я заметил, что первый период родов прошёл: раскрытие маточного зева было примерно 10 сантиметров, то есть полное раскрытие. «Должен уже и малыш показаться», — подумал я. — А мичмана всё нет». В ту же секунду, откуда не возьмись, нарисовался мичман. В руках он держал всё, как я просил: бутылку водки, гранёный стакан, бинт, пакет, ножницы и пару шнурков.