Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

Гуров объявился к началу июня. Он похудел, сбрил бороду и уже не улыбался. На этот раз он не стал подкарауливать Аньку в скверике, а заявился прямо домой: где только адрес взял, неужели в приюте дали?

— Здравствуйте, Игорь Викторович, здравствуйте, Марина Андреевна,— поздоровался он с Анькиными родителями.— Можно позвать Василия Ивановича? Разговор и его касается.

— С кем имею честь?— напряженно спросил отец.

— Гуров Константин Антонович, инспектор генерального штаба,— Гуров показал красную книжечку с орлом. Вот какой он был, оказывается, фольклорист.

— Чем обязаны?— так же напряженно спросил отец.

— Прежде всего я очень вас прошу никому не рассказывать об этом визите,— сказал Гуров.— Я существенно нарушаю должностные полномочия, навещая вас тут. Но ничего не поделаешь, ситуация критическая. На следующей неделе в стране будет введен план «Антициклон». Начинается масштабная зачистка. Всех так называемых васек отловят, вывезут из города и…— Гуров сглотнул.— И, по моим сведениям, уничтожат.

Все оглянулись на Василия Ивановича. Он был очень бледен, но спокоен.

— Я не думаю, что вы сможете спрятать Василия Ивановича, и не уверен, что захотите этого. Я могу забрать его сейчас и приехал именно за этим. Если вы к нему привязались, простите меня.

— Я знал,— тихо сказал Василий Иванович.

— Давно знали?— вскинулся Гуров.

— Соколок,— ответил Василий Иванович.

— И молчали?!— укоризненно спросил Гуров.

— Что говорить, коли ничего не сделаешь. Я не поеду с вами, Константин Антонович.

— Почему?!

— Я знаю, куда мне надо. Я в Алабино пойду.

— В Алабине опасно, Василий Иванович.

— Давно там не опасно, врут все. Наших много там.

— Но почему? В конце концов, я собираюсь в Дегунино в июле, я там бываю часто…

— Вы меня не трогайте, других спасайте. О них-то никто не позаботится, а обо мне есть кому.

— Василий Иванович, поймите,— Гуров даже прижал к груди короткие ручки. Ни на Аньку, ни на анькиных родителей он не обращал теперь ни малейшего внимания.— Поймите, что вами рисковать невозможно, таких, как вы, у нас раз и обчелся…

— Мне ничего не будет,— сказал Василий Иванович с непривычной твердостью.— Мне они никогда ничего не сделают. А вам надо остальными заняться. Я все равно с вами не поеду, потому что есть еще неделя. Я за эту неделю три-четыре города успею обойти, всем скажу.

— Я уже работаю, люди предупреждены…

— Всех-то вы не предупредите. Да не все вас и послушают. А меня послушают, я как-никак им свой брат. Пойду, скажу. Я и чувствовал, что пора, но думал — может, мерещится… Вы же знаете, у меня с решениями трудно…

— Знаю.

— Но одно мое решение твердо,— сказал Василий Иванович.— Мной не занимайтесь, другими занимайтесь. Благословение мое вам на это, а чтобы со мной возиться — нет вам моего благословения. Спасибо, что предупредили, Константин Антоныч. Не забуду.

— Я и не ждал от вас другого,— после паузы сказал Гуров.— Не было такого, чтобы человек вашего склада позаботился о себе.

— Было,— горько сказал Василий Иванович.— Всяко было, но больше не будет.

— Василий Иванович,— с тоской проговорил Гуров.— Вы же беспомощны, простите меня…

— В чем беспомощен, а в чем и нет. Ходить — много ума не надо. Двадцать лет ходил, еще похожу. Поезжайте, Константин Антонович, у вас дел много. Я о себе позабочусь.

Гуров рассеянно оглядел Аньку и родителей Василия Ивановича, словно не понимая, зачем они тут и что делают, и стремительно вышел.

Некоторое время все в оцепенении молчали.

— Пойду я собираться,— сказал Василий Иванович. Он был по-прежнему бледен, но руки у него не дрожали, голос тоже, он даже как-то выпрямился.

— Никуда ты не пойдешь, Василий Иванович,— твердо сказала Анька.— У нас есть куда тебя спрятать.

— Меня-то ты спрячешь, а остальным кто скажет?

— Можно, наверное, написать им или позвонить,— не сдавалась Анька.

— Да, по мобильному. У каждого васьки мобильник,— усмехнулся Василий Иванович.— Нет, Анечка, тут надо по-старому. Своими ногами, своим голосом. Полетел соколок, не догонишь. Завтра соберусь, послезавтра уйду.

— Подождите, Василий Иванович,— сказал отец.— Что за глупости? Что за уничтожение, какой-то человек из генштаба, темные слухи… Неужели вы верите, что кого-то будут… уничтожать?

— Что ж не верить,— сказал Василий Иванович.— Прокормить не могут, так уж конечно, уничтожать. Варяги — они как? Они народ жалостливый. Они, если прокормить не могут, всегда убивают. Сказки наши любят. Слезливый народ. А когда жрать нечего — так и убьют, опять же из жалости.

— Варяги?— переспросила мать.

— Ну, русы,— объяснил Василий Иванович.— Да как хотите назовите. Ладно, спасибо вам за все. Пойду я собираться.

И отправился на кухню, где под старой анькиной кроватью все эти два года лежал в неизменной готовности его синий рюкзачок.

Следующая ночь была дождливая, сырая и холодная. Анька рано легла спать, сославшись на головную боль. Василий Иванович с ней попрощался и сказал, что уйдет ближе к утру, когда на улицах не останется даже случайных прохожих, да и милиция расползется греться. Кажется, он все понял, поэтому прощался с Анькой тихо и сдержанно, словно понарошку.

— Как так можно?— шепотом стонала мать.— Ребенок успел привязаться к нему, это же больше, чем собаку потерять…

— Он вернется, все это глупости,— повторял отец.— Какая зачистка, какое уничтожение? Я бы знал… Лично мне этот Гуров не внушает никакого доверия.

— А генштаб?!

— Мало ли подделок. Я тебе за час три таких наклепаю. Ты скажи, ты Василию Ивановичу с собой еды положила?

— Положила… Бутерброды там, термос я ему отдала…

— Зачем ему термос?!— взвился отец.— Ты бы лучше яблок там, хоть витамин какой-то…

Анька лежала под одеялом, не раздеваясь. Не то чтобы она боялась заснуть, но просто вылезать из-под теплого одеяла ночью неприятно. Лучше уж в одежде. Она никогда еще не выходила из дома по ночам. Все-таки ей было всего четырнадцать.

— Ну, вы ложитесь. Мне так спокойнее будет,— сказал Василий Иванович.

Отец и мать ушли к себе. Анька знала, что они не спят, но к трем часам ночи, надеялась она, заснут. До трех она читала под одеялом при помощи фонарика. Книжка была дурацкая, приключенческая,— этим она никогда не увлекалась. В четверть четвертого послышались шаги в коридоре. Василий Иванович встал и тихо пошел к дверям. Вскоре щелкнул замок — это Василий Иванович закрыл за собой дверь. Анька мысленно сосчитала до двадцати, вскочила, подхватила школьную сумку, куда с вечера сложила все необходимое, и выскользнула за ним.

Она догнала его уже в подъезде. Шел дождь, размывая классики во дворе. Василий Иванович стоял у подъезда — то ли ждал ее, то ли не знал, куда пойти. Все-таки отвык скитаться за два года.