София Беннет - Облик (ЛП)

В полночь она выныривает из прерывистого сна и зажигает свет.

– В чём дело? – спрашивает Ава.

Понятия не имею, как она поняла, что существует проблема. Я лежу в кровати с закрытыми глазами, но, полагаю, когда ты годами делишь с кем-то одну комнату, ты знаешь его как облупленного.

– Мама.

Ава вздыхает.

– У неё многим голова забита. Не принимай на свой счёт.

Я лежу молча. Даже так Ава понимает, о чём я думаю.

– Мама очень много трудится. Она пытается сохранить работу и ходит со мной в больницу, и… и прочие дела. Вот почему она такая раздражительная. Она не хотела тебя расстраивать.

– Я знаю, – я тоже вздыхаю.

Я открываю глаза и поворачиваюсь к Аве. Она выглядит ужасно: бледная и потная. Даже губы серые. Неудивительно, что медсестры переживают.

– Возможно, я не должна провоцировать её, – предполагаю я. – Очевидно, что мама против.

– Что она на самом деле сказала?

– Она сказала, что я могу немного поработать. Что она хочет, чтобы я получила хоть немного "счастья от этих махинаций".

Ава с трудом опирается на локоть и улыбается мне.

– Тогда вот что ты должна сделать. Тина ди Гаджа – это фантастика. Слушай, почему бы тебе не поработать с ней до Рождества? Может, она действительно сможет помочь. К тому моменту я получу результаты моих тестов. Мы можем обменяться мнениями...

О, верно. Посмотрим, не стала ли я супермоделью, а Ава проверит, жива ли она ещё. Восхитительно. На самом деле, чем больше я об этом думаю, тем более ненормально это выглядит.

– Тед? Ты что, плачешь? – спрашивает она.

– Нет, – признаюсь я. – Я хихикаю. Я просто подумала о том, как мы будем обмениваться впечатлениями.

Минуту Ава обдумывает это и тоже начинает хихикать, кашляя от напряжения. На самом деле мы обе поддерживаем друг другу настроение, даже когда она выключает свет, и в квартире наступает тишина. Рак придает действительно извращенное чувство юмора. Или это, или с нами обеими что-то не так.

Будто бы после нашей первой встречи мне ещё нужны доказательства того, что Тина ди Гаджа совершенно отличается от всех, кого я когда-либо встречала. В понедельник, менее чем через сутки после знакомства со мной, она оставила мне голосовое сообщение, пока я была на занятиях. Мне нравится её необычный акцент: немного итальянский, чуточку американский, возможно, с намеком на испанский. Интересно, откуда она. Может быть, Рио? Или Рим? Такое впечатление, будто все должны это знать, так что я не осмеливаюсь спросить. Это как не знать о Марио Тестино.

– Ладно, – говорится в сообщении, – Вот как обстоят дела, малышка Тедди. Мы ОБЯЗАНЫ встретиться завтра, во вторник. Я поговорила о тебе, горяченькая, и у меня есть НОВОСТИ. Я вернусь в Нью-Йорк в среду, так что надо действовать сейчас или никогда, и я выбираю сейчас. В шесть я пришлю за тобой машину, так что приоденься, сделай личико, и мы проведем тестовую фотосессию у меня в отеле. Фрэнки и Кассандра тоже будут, так что мы повеселимся. ОБОЖАЮ ТЕБЯ.

Она вообще серьёзно? Я звоню Фрэнки, чтобы узнать, в курсе ли та, что происходит, и оказывается, что обо всем уже договорились. У Тины забронирован люкс в отеле Кларидж, там мы все и должны встретиться. Она поговорила обо мне с разными людьми, и они хотят взглянуть на мои фото, но, разумеется, у меня нет ни одной достойной фотографии с новой стрижкой "под Джин Сиберг".

– Когда она сказала "приоденься", что она имела в виду?

– О, ну ты знаешь, одеться круто и броско, – небрежно говорит Фрэнки, будто это не два самых нервирующих слова в мире.

– А "сделай личико"?

– Лёгкий макияж. Ничего экстравагантного. Акцент на глазах. О, и тебе наверняка стоит привести в порядок брови.

Она права. Спустя две недели, мои гусеницы снова невероятно мохнатые. Но у меня завтра занятия в школе, и в нашей Ричмондской Академии нет команды стилистов.

– А что, собственно, она собирается делать?

– О, всего лишь несколько фотографий для разных людей в Нью-Йорке. Пусть Кассандра оценит её задумку. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Пожалуйста, скажи мне, что это ненормально.

Фрэнки смеётся.

– Нет, Тед, это ненормально. С Тиной Джи ничего не может быть нормальным. Вот почему люди любят работать с ней. Кстати, они говорят, что Джи – это золото, потому что всё, к чему она прикасается... ну ты в курсе.

Это напоминает мне царя Мидаса. Он превратил собственную дочь в золотую статую, и она умерла. Не похоже на счастливую концовку.

– Э, но я справлюсь? – спрашиваю я.

Фрэнки замолкает на секунду, но её голос звучит твердо и ясно, когда она отвечает.

– Да, ангел. Всё пройдёт удачно. Не беспокойся о мелочах.

Когда возвращаюсь домой, я встречаю в холле маму, натягивающую пальто поверх своей зеленой униформы.

– Как Ава? – спрашиваю я.

– Она остаётся на ночь в больнице, – говорит она с натянутой улыбкой и испугом в глазах. – Я просто схожу проведать её.

Я почувствовала тяжесть на сердце.

– Что происходит?

Мама посмотрела на часы.

– Я не знаю точно. Я думаю, ей сейчас делают переливание.

– Переливание крови?

– Да.

Я представляю себе трубки, кровь и иглы, и Аву, подключенную к..., не знаю к чему. И Ава совсем одна. Мне становится дурно. Я должна её увидеть.

– Можно пойти с тобой?

– Это необязательно, милая, – бодро говорит мама. – Папа скоро будет дома.

– Но я хочу, пожалуйста.

Мама разглядывает моё лицо, которое зеркально отражает тот же страх, что испытывает она. Я не хочу в одиночестве ждать папу дома, не зная, что происходит. Она сдаётся.

– Ладно, – вздыхает мама. – Но сначала прихвати банан. Я не хочу, чтобы ты тоже грохнулась в обморок.

По пути к Авиной палате я стараюсь игнорировать все надписи об онкологии и тот факт, что многие пациенты выглядят исхудавшими и бледными. Я пытаюсь забыть, как Ава выглядела утром, когда её спящее лицо казалось настолько хрупким, что я внезапно захотела наклониться и убедиться, что она ещё дышит.

Но я рада, что пришла сюда. Войдя в палату Авы, мы увидели, что она мирно лежит в постели у окна, а трубка с багровой кровью тянется под её пижаму, где входит в Авину грудную клетку. Кровь поступает из пакета, висящего на стойке позади Авы. Не так жутко, как я себе представляла. Сестра все ещё выглядит усталой, но к коже вернулся нормальный оттенок, а Ава открывает глаза и улыбается, увидев нас.

– Ты пропустила самое интересное, Ти, – говорит она тихо, со злым блеском в глазах. – Тут была эта огроомная игла. Они взяли мою линию Хикмана [26] Линия Хикмана – периферически вводимый центральный венозный катетер – длинная тонкая кремниевая трубка, чаще всего используется для введения химиотерапии или других препаратов, а также для вывода крови для анализа. и...