Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)

Вот пока все. При встрече поговорим подробно. Я уже готовлюсь к отъезду. Не дождусь того дня, когда сяду в поезд…»

Павел прочитал письмо залпом, потом, немного успокоившись, прочитал еще раз, уже медленнее. Затем, как и телеграмму, протянул его Ваське.

— Да-а! Что я скажу? Везет тебе, Павлуха, вот что, — заключил Васька, закончив чтение.

— Как везет?

— А так… Думаешь, Михеич ее уговорил? Черта с два… Это девичий маневр. Хитрость…

— Болтаешь ты, сам не знаешь что, — перебил его Павел, пряча письмо. Однако, может быть впервые, он не почувствовал раздражения от Васькиных слов.

— А знаешь, о чем я думаю? — спросил Васька помолчав. — Что-то ты меня всегда обходишь, в дураках оставляешь.

— Не пойму тебя…

— Поясняю, — спокойно продолжал Васька. — Кем ты был, когда пришел на завод? Кто тебе помог в работе? Я помог. А ты не постеснялся, обогнал меня и флажок отобрал.

— Ну, так, — проговорил Павел, еще не понимая, куда клонит Васька.

— Пойдем дальше. Кто первый познакомился с Зиной? Я. Наконец, чья она однофамилица? Моя. А кому письма она шлет? Тебе. Кого она… В общем, ясно, — и тут ты меня обошел.

— Ну, и что? — хрипло спросил Павел.

— А ничего, — весело и искренне ответил Васька. — Я ведь, Пашка, признаться, завидую тебе. Но я не обижаюсь. Значит, чем-то ты…

Васька не договорил. Улыбка как-то сразу сошла с его лица, он осекся на полуслове, махнул рукой и выбежал из комнаты.

Павел пожал плечами, взял с тумбочки книгу, сел на стул, принялся машинально листать ее. В эту минуту он думал о том, что на земле много прекрасного, много хороших и красивых людей. В каждом человеке есть что-то свое — красивое и хорошее. А люди иногда проходят мимо друг друга, даже работают вместе и не замечают этой красоты…

Зину встречали, кроме Павла, Федор Михеевич, Васька и те же девушки из конструкторского, которые провожали ее. Федор Михеевич поминутно спрашивал у сердитого дежурного по вокзалу, не опаздывает ли поезд, а Васька зачем-то беспрерывно выскакивал на перрон. Когда по радио сообщили, что поезд вышел с соседней станции, у Павла сильно заколотилось сердце.

Поезд устало подкатил к перрону и, облегченно вздохнув, остановился. Зина вышла из вагона с маленьким чемоданчиком в руках, вскрикнула и подбежала к Федору Михеевичу. Потом обрадованно запищали девчата и кинулись ее обнимать.

— Вот оно ведь как, заждались тебя, голубушка, право, заждались, — басил Федор Михеич, улыбаясь слезящимися от ветра глазами.

После всех Зина подошла к Павлу.

— Ну, вот и опять… Здравствуй, Павлик, — и Зина замолчала, не зная, что сказать дальше. Павел долго держал ее холодную руку, потом, заметив это, смутился. Он молча взял ее чемоданчик и пошел к выходу в город.

Все произошло обычно, как-то серо и обыденно. Но, придя потом на завод, Павел до конца рабочего дня был возбужден и немного рассеян.

Вечером они с Зиной пошли за город на лыжах. Ветер стих, и улицы медленно тонули в синеватом тумане. Первые звезды робко проглядывали в холодном небе.

— Я так рада, Павлик, что снова приехала к вам, — сказала она, остановившись на высоком берегу реки. Река лежала внизу, закованная льдом, залитая голубоватым мерцанием. Выбившиеся из-под вязаной шапочки Зинины волосы заиндевели. Освещенная неярким светом луны, Зина, как тогда, на лодке, казалась очень маленькой, красивой и далекой.

— А ты? — помолчав, спросила она. — Ты рад?

— Я? Конечно. Я очень… Мы все очень тебя ждали, Зина.

— Все? — переспросила она, поворачиваясь к нему. Потом так же резко отвернулась, скрипнула палками и скользнула вниз.

Возвращались они поздно. Город спал, только кое-где в окнах горели огни. Скрип снега под лыжными палками гулко раздавался в морозном воздухе.

— А ты редко писал мне, Павлик, очень редко, — сказала Зина, останавливаясь возле квартиры Федора Михеича, где теперь жила.

— Боялся надоесть своими письмами.

— Ой, какой ты!.. — воскликнула Зина, стукнула лыжной палкой по утоптанной дороге и отвернулась. Потом тихо и печально сказала: — Я так ждала твоих писем!

— Зина! — Павел схватил ее за плечи и повернул к себе. Влажные глаза ее при лунном свете блестели, казались черными. Она не опустила их, смотрела на Павла доверчиво и немного печально.

— Это правда? — спросил он еще раз почти шепотом. — Ты ждала?

— Очень ждала, Павлик, — просто сказала Зина и опустила голову.

Вернувшись в общежитие, Павел, как и тогда, летом, долго не мог уснуть. Сердце до боли сжималось. Этой щемящей боли летом не было. Было только непонятное легкое волнение, хотелось просто лежать и думать о чем-то радостном, светлом… Сейчас ничего не хотелось.

…На следующий день Павел испытывал в производственных условиях свой новый резец. К концу рабочего дня в цехе появился директор завода. Подойдя к станку Павла, он остановился и стал наблюдать за его работой.

— Ну как? — спросил директор.

— Хорош, товарищ директор, — сказал Павел, обернулся и смутился. Рядом с директором стоял парторг завода, Федор Михеич, Зина и несколько токарей.

— Хорошо, — улыбнулся директор. — Что ж, Федор Михеич, вооружим пока этим резцом токарей вашего цеха. А потом, может быть, и весь завод. Как вы думаете?

Павел стоял взволнованный и счастливый. После, когда все разошлись, Зина подошла к нему.

— Молодец, Павлик, какой ты молодец! — почти прошептала она и скрылась за дверью конструкторского бюро. Павел смутился, опять ощутил щемящую тяжесть в сердце, а вместе с этим неожиданное облегчение.

Перед самым новым годом директор завода издал приказ, в котором благодарил Павла за ценное рационализаторское предложение и награждал деньгами. Первым поздравил Павла Васька Сиротин.

— Опять ты меня обошел! У тебя не голова, а чемодан с мозгами.

Васька колотил его ладонью по спине и улыбался.

Только Федор Михеич был необычайно суров и строго поглядывал на токарей.

— Поздравляю тебя, рад я. Да смотри, нос не задирай, — недовольным голосом проговорил Федор Михеич. Но все видели, что глаза старика светятся теплотой и радостью.

— А ты вот что, Павел, — сказал вечером, выходя из цеха, Федор Михеич, — приходи-ка сегодня ко мне. И ты, Василий, приходи. Не грех и порадоваться сегодня, право…

Квартира старого мастера пахла табаком и яблоками. Яблоки Федор Михеич разводил у себя в саду, отдавая им все свободное время. За столом он настойчиво угощал молодежь румяным апортом.

— Ну, спасибо, что пришли, — говорил старик, поблескивая глазами. — Нам ведь с Зинушкой скучно тут. А без нее у меня и совсем живым не пахло.

Зина то и дело бегала на кухню, приносила и уносила тарелки. Глядя на нее, Павел почему-то подумал, что летом на речных островах снова расцветет кипрей и подмаренник и что им надо будет обязательно побывать там.