Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)

…Да, его газетные дела шли, в общем, неплохо… И он подумывал тогда о факультете журналистики университета или партшколы. А оказался, в конце концов, в сельскохозяйственном институте.

Что и говорить, учеба ему далась нелегко. То, что его сокурсники — романтичные девчонки и взбалмошные пареньки усваивали шутя, ему приходилось иногда буквально вдалбливать себе в голову. Над ним подсмеивались и подшучивали, но он, не обижаясь, корпел и корпел над книгами.

И как бы там ни было, а институт закончил не хуже Других.

При распределении Ивана Ивановича хотели направить агрономом одного из сельских производственных управлений. Но он, решив про себя, что управление, если он будет достоин, никуда не уйдет, зашел в обком партии и попросился на руководящую работу в совхоз или колхоз, тут же намекнув, что вон, в колхозе «Красный партизан», нет председателя.

Председателя там, действительно, не было. Еще три года назад Дениса Прохорова «перебросили» на крупнейший зерновой совхоз области «Степной», поставив вместо него секретаря парторганизации Антона Бугрова. Но несколько недель назад и Бугрова взяли из колхоза, назначили директором соседнего совхоза «Первомайский».

И Прохорова, и Бугрова Иван Иванович хорошо знал. Ему, редактору газеты, не один десяток раз приходилось бывать в «Красном партизане», как, впрочем, и в совхозе «Первомайский», и во всех остальных хозяйствах района.

…Теперь Новоселова будут выбирать председателем. И чем ближе подходил этот день, тем больше волновался Иван Иванович: как-то его встретят? Человек он для колхозников не с ветра, почти со всеми перезнакомился за годы редакторства, да и во время учебы бывал здесь на практике. Но одно дело — приезжать гостем, а совершенно другое — хозяином. И самое главное — как пойдут у него дела? Колхоз хотя и крепкий, но сложный, тяжелый.

Сперва Новоселов хотел приехать в деревню прямо в день собрания. Но вот не вытерпел. Ему показалось вдруг, что явиться за несколько часов до собрания будет даже как-то нечестно. Пусть колхозники узнают обо всем заранее, пусть не спеша все обсудят и решат…

Скоро должна была показаться центральная усадьба «Красного партизана». И хотя Новоселов прошел всего километра три, от духоты его разморило, рубашка взмокла, прилипла к спине. Он снял пиджак, галстук, распахнул ворот рубахи.

Навстречу по проселку ехал человек на велосипеде. Когда он поравнялся, Иван Иванович шагнул в сторону, чтобы дать дорогу. Но велосипедист неожиданно затормозил.

— Иван Иванович?! Новоселов! Вот встреча! Не узнаешь, что ли?

Узнать Павла Александровича Гаврилова, бывшего секретаря райкома, было действительно нелегко. Всего несколько лет назад Гаврилов был, что называется, видный мужчина. Сейчас на Новоселова смотрел глубоко ввалившимися, усталыми глазами постаревший, сгорбившийся, давно не бритый человек. Да и по виду он походил на обыкновенного колхозника, едущего с работы, — мятый потертый пиджак, выгоревшая на солнце фуражка, стоптанные, запыленные сапоги.

— Да, многие теперь не узнают Гаврилова, — с горькой усмешкой промолвил бывший секретарь райкома.

— Нет, зачем уж так-то… — промолвил Иван Иванович, и ему стало неприятно. — Я очень рад. Здравствуй, Павел Александрович.

— Здравствуй, — сказал и Гаврилов, но как-то нехотя. Он, видимо, уже жалел, что остановился.

И действительно, говорить больше ни тому, ни другому было, кажется, не о чем. Оба понимали это, неловко топтались друг против друга. Гаврилов даже поглядел на свой велосипед — не вскочить ли в самом деле в седло да ехать своей дорогой…

— Ну как…

У Новоселова чуть не вырвалось далее — «живешь, Павел Александрович», однако в самую последнюю секунду мелькнуло: ведь по-своему истолкует такой вопрос Гаврилов.

Три года назад Гаврилова с треском освободили от обязанностей секретаря райкома и направили в совхоз «Степной», к Прохорову, секретарем парткома.

Все это Иван Иванович узнал из газет. Из газет же ему стало известно, что на втором отчетно-выборном собрании коммунисты совхоза забаллотировали его.

Некоторое время о Гаврилове не было ни слуху ни духу. Где он работал, Новоселов не знал. Интересоваться же специально не было ни желания, ни времени. И уже перед самым окончанием института он прослышал, что Гаврилов теперь в совхозе «Первомайский» и опять секретарем парткома.

Но судя по его виду, жизнь у Гаврилова и сейчас шла не очень весело. И потому, невольно запнувшись, Новоселов закончил:

— …как жизнь идет в ваших краях? Что нового?

Но даже и в таком, измененном, виде вопрос Новоселова, кажется, не понравился Гаврилову.

— Чего ей, жизни… Идет… как и в ваших, — промолвил он, опять усмехнувшись.

Гаврилов вроде и не выделял последние два слова — «как в ваших», но все равно Новоселов обратил на них внимание, и опять ему стало неприятно.

Впрочем, Гаврилов тут же согнал кисловатую усмешку, спросил:

— Ты, кажется, отучился? Как же, пользовался слухом…

— Да пока, вроде бы, отучился, Павел Александрович. — Новоселов достал папиросы. — Закуривай. Да… присядем, что ли. Возьми вот плащ.

— Ничего. Я привык без подстилки, — сказал Гаврилов, опускаясь на обочину. Новоселов подумал, что сухие запыленные губы Гаврилова и на этот раз скривило усмешкой. И взглянув на него, даже ощутил недоумение — усмешки не было.

Он присел на свой чемоданчик.

— А куда же ты путь держишь, Павел Александрович?

— Держу? Да кажется — вон из района держу! — вдруг со злостью выкрикнул Гаврилов.

— Как это — вон? Выгоняет, что ли, тебя кто?

Гаврилов как-то странно, подозрительно поглядел на Новоселова.

И Новоселов понял наконец, отчего ему были неприятны усмешки Гаврилова. Сейчас, без усмешки, эта подозрительность проступила особенно отчетливо. Выходит, усмешками он даже как-то маскировал ее.

— На этот раз — выгнать не успели. Я — сам ухожу, — сказал Гаврилов.

— Почему?

— К нам же директором вместо Коновалова этот… Бугров назначен, из «Красного партизана». Наверно, слышал?

— Ну и что же? Горячеват, правда, мужик, но ведь умница…

— Э-э, — махнул рукой Гаврилов. — Не сработаемся.

«Вон что, — сразу обо всем догадался Новоселов. — И в «Степном» с Прохоровым тоже «не сработался».

Некоторое время оба сидели молча. Дым от папирос долго висел над ними во влажном, теплом воздухе, рассасывался нехотя. Гроза все дальше и дальше уходила за окоем, редкие невнятные раскаты грома доносились теперь словно из-под километровой толщи земли.

Гаврилов сидел на краю дороги неуклюже, сгорбившись, облокотившись на колени широко расставленных ног. Время от времени он мотал головой, точно хотел клюнуть свои колени, и сплевывал вниз, на землю.