Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)

— Не трогай эту тварь, — выдохнул он ей прямо в лицо.

— Тебе-то что, — ответила, все еще смеясь, Шура, пробуя освободить руки, сбросить с себя Алешкино тело.

Потом она затихла, улыбка на ее лице стала гаснуть, стираться. Она лежала и рассматривала его лицо — лоб, глаза, нос, губы. Рассматривала так, будто никогда раньше не видела Алексея. Ее длинные ресницы подрагивали, и темные большие зрачки за этими ресницами подрагивали, а к волосам на виске прилип сухой березовый листок.

Больше Алексей ничего не мог рассмотреть. Он услышал, как под старенькой, вытертой Шуриной кофточкой часто, как молоточек, стучит девичье сердце, и ему в голову ударил со звоном жар…

Он отпустил ее руки и сел. Шура тоже мгновенно поднялась, одернула платье на ногах и стремительно поджала их под себя. Они сидели глядя в разные стороны. И молчали. Наконец Алексей проговорил:

— Выдумала тоже… тварь ведь… как не противно.

Он говорил и не узнавал своего голоса.

— А зачем ты меня обзываешь?

Молча они посидели еще с минуту.

— Ну я пойду, — сказала Шура. — Только ты не смотри на меня, ладно?

— Иди…

Девушка пошла, он слышал, как затихают ее шаги. Алексею очень хотелось посмотреть ей вслед, но он не решался.

Наконец не выдержал, обернулся. Шура шла медленно, опустив голову, точно высматривала что-то в траве…

Шура ушла, а он все сидел, видел перед собой, как наяву, ее темно-карие раскосые, смеющиеся глаза. Чтобы стряхнуть наваждение, крепко жмурился, но это не помогало, глаза ее только перестали смеяться и, чуть подрагивая, с любопытством и удивлением разглядывали его лицо… Вздрагивали ее зрачки, вздрагивали длинные ресницы. И желтел, желтел березовый листок в ее черных волосах.

И непонятно, когда это произошло — то ли в те минуты, когда он видел перед собой ее раскосые глаза, сделавшиеся вдруг серьезными, или несколькими минутами раньше, когда он услышал торопливый и тревожный стук ее сердца, — только это произошло: словно кто плеснул ведро воды на раскаленную каменку, вода мгновенно превратилась в сухой жгучий пар, и этот пар высушил все во рту, затуманил сознание и с каждым вздохом сильнее и больнее начал обжигать все внутри.

Это чувство пришло и испугало его: ведь она еще ученица, школьница. Ее учат те же учителя, что учили и его, Алексея, и что они теперь подумают о нем?!

Месяца два он избегал встреч и постоянно думал о ней, вспоминал, как она лежала, раскинувшись, на траве, и краснел.

Однажды он колол во дворе своего дома березовые и осиновые чурки. Шура пробежала мимо и помахала рукой, засмеялась. Алексей сел на чурку и долго сидел в каком-то забытьи, пока не окликнула мать из дома:

— Что мокнешь-то? Айда ужинать.

Действительно, давно накрапывал дождик, смочил уже землю, а он и не заметил.

В другой раз, возвращаясь с работы, он встретился с Шурой нос к носу на улице. Девушка вывернулась из переулка. Он вздрогнул и растерянно ступил в сторону, давая ей дорогу. Но она остановилась и вскинула на него ресницы. Алексей, чувствуя, что опять краснеет, опустил глаза.

— Ты что такой? — спросила Шура и хохотнула.

— Ничего… с работы я, — проговорил Алексей, чувствуя, что говорит не то, что выглядит перед ней неуклюже и жалко.

— Бирюк прямо какой-то, ей-богу…

Был вечер, за крышами домов полыхал закат, в высоких тополях колготились грачи. Шура поглядела на располосованное небо поверх домов, на грачей и сказала:

— Хорошо.

— Что тут хорошего! Орут эти грачи, как бабы на базаре.

Шура опять взглянула на него, увидела своими раскосыми глазами кого-то сбоку и обернулась.

Из переулка выкатил на велосипеде Борис и остановился возле них.

— Приветик рабочему классу. Что, любуетесь? — И Борька, задрав голову, стал глядеть на грачей. — Ишь, запорожцы.

Девушка улыбнулась Борьке. Алексей это сразу понял и еще больше помрачнел.

— Ну, Шурка, давай, прокачу.

— Правда? — обрадовалась она. — Ой, Чехол!

— Заяц не лошадь, трепаться не любит. Садись.

Девушка тотчас устроилась на раме. Борис вскочил в седло и увез ее.

Зимой Алексей видел Шуру часто, но только из окна своего дома. Она училась в десятом классе и постоянно бегала к Борису делать уроки. Это Алексея злило, вселяло смутное беспокойство, и он каждый раз вспоминал тот вечер, когда Борис увез ее на велосипеде.

Понимая, что это глупо и, если узнает кто, с какой целью он это делает, его засмеют, — но с середины зимы он начал откладывать деньги на покупку велосипеда.

Важность такой покупки он ощутил после встречи с Шурой возле дощатого промозглого кинотеатра, с потолка которого во время сеанса на головы людей часто падал крупными хлопьями куржак. Пожалуй, это была единственная встреча в течение той зимы.

Вечер тогда был морозный, город тонул в густом тумане. И хотя шла давно не новая кинокомедия «В шесть часов вечера после войны», народ валил на нее валом, билеты достать было невозможно.

Алексей подошел к кинотеатру с товарищем по цеху, тоже токарем, Михаилом Брагой. Билеты Михаил купил еще утром, когда бежал на работу. Еще издали Алексей увидел Шуру. Она стояла возле афиши, с которой приторно улыбался актер Самойлов, и терла варежкой щеку.

Вероятно, потому, что был не один, Алексей почувствовал храбрость и крикнул:

— А, Шура, здравствуй! Вот, Мишка, познакомься. Это — Шура Ильина.

Михаил пожал почтительно руку девушке.

— В кино хотели, да билетов нет, — сказала Шура. — Чехол ушел добывать…

Услышав о Борисе, Алексей сразу нахмурился, его охватила прежняя скованность. Он топтался на снегу, снег скрипел под ногами. Михаил впервые видел Шуру и тоже молчал. Молчала и Шура, будто чувствуя какую-то вину.

— А тебя… что-то не видно всю зиму, — проговорила наконец она.

— Так — работа, — сказал Алексей. — А я часто вижу — ты к Борису ходишь.

На красном от мороза лице девушки шевельнулась и пропала морщинка, Шура улыбнулась и зачем-то убрала под платок заиндевевшую прядь волос.

— Он здорово задачки решает по геометрии…

— С применением тригонометрии? — спросил вдруг Михаил.

— Ну да, с применением, — растерянно произнесла Шура, почему-то смутившись,

И опять стояли молча, чуть отвернувшись друг от друга. Только Михаил внимательно глядел то на девушку, то на Алексея.

И вдруг вынул из кармана билеты, сунул их Алексею.

— Вот вам, братцы кролики. Ступайте. А я потом посмотрю. — И ушел.

— Погоди, Миха… — не успев ничего сообразить, крикнул Алексей.

— Ступайте, ступайте, — крикнул, обернувшись, Брага и пропал в тумане.

— Вот ненормальный, — уронил Алексей.

— И правда, какой-то…

По скрипучим ступенькам из кинотеатра выскочил Борька, плюнул в снег.

— Черт, так разве приобщишься к искусству! А-а, рабочий класс, гегемон. Здорово, Алеха. Тоже решил отдохнуть культурно? Это похвально. Момент, Шуреха, может, еще добудем…