Всеволод Филипьев - Начальник тишины

– Не стесняйся, молодой человек, входи, – знакомым писклявым голосом пригласила женщина. – Ты ведь Влас? Это ты звонил по объявлению?

– Я, – ответил Влас и перешагнул порог.

В просторной прихожей царил полумрак. Кроме вешалки, там стоял маленький круглый столик и два стула. Над столом висела лампа с безвкусным бордовым абажуром, на стене – огромная фотокопия картины «Даная» в багетовой раме под бронзу.

– Садись, дружок, – развязно-игривым тоном предложила хозяйка, указывая на стул, и сама села к столу.

Влас повиновался. Будто заправская фокусница, женщина ловко извлекла из под столика фотоальбом и распахнула его.

– Выбирай. Ты каких любишь? Вот у нас Натали. А вот Леночка. Верочки сейчас нет, пропускаем, но зато посмотри, какая Анжелочка! Ты посмотри только, – говорила хозяйка, листая перед носом Власа альбом с фотографиями.

Влас оттолкнул альбом и резко сказал:

– Каких я люблю, у вас нет. Слушай, подруга, что это за театр? Ты выдаешь себя в объявлении за чернобровую красавицу Василису Прекрасную, а на деле что? Посмотри на себя‑то! Да еще суешь мне каких‑то Анжелочек!

Влас встал и решительно направился к выходу.

– А, вот в чем дело, а-ха-ха-ха-ха, – закатилась женщина, приведя Власа в замешательство.

– Поняла, поняла, ха-ха-ха, ой не могу, – она даже прослезилась от смеха, – ты что, вчера на свет родился? Дай мне угадать: ты – поэт! Да? Или художник! – торжествовала хозяйка. – Садись, садись я тебе все объясню. Будет тебе и Василиса Прекрасная.

Влас нехотя вернулся к столу.

– Слушай, поэт. Я – мамаша. Повторяю, ма-ма-ша! Я не Василиса. А Василиса у нас и впрямь есть. Только, кроме нее, других таких василис тут чертова дюжина. Серьезные люди, а не такие поэты, как ты, это прекрасно понимают. Просто у твоей красавицы имя самое подходящее для рекламы, а реклама это что? Правильно, двигатель торговли! Забыл что ли, чему в институте учили? Да и сам посуди, не может же порядочная девушка со всеми подряд клиентами по телефону болтать, у нее дела поважнее, – мамаша подмигнула, – для таких разговорчиков я существую. Понял, поэт!? – Она снова подмигнула и хлопнула Власа по плечу. – Ну что, Василису хочешь? Валяй! Значит, объясняю: деньги мне, удовольствие тебе. Годится?

Мамаша достала сигарету и закурила, обдав Власа приторным дымом дорогих сигарет. Дрожащей рукой Влас вынул из кармана зеленый комок стодолларовой банкноты и поскорее бросил его на стол, чтобы мамаша не заметила дрожание рук. Женщина развернула сто долларов, бережно разгладила их, потом потрепала, потянула, посмотрела на свет и, одобряюще взглянув на Власа, объявила:

– Пойдет. Не фальшивые. Что, на все? Или сдачи дать?

– Сдачи не надо, – раздраженно пробурчал Влас.

– Ну вот и чудненько. Твои – два с половиной часа. Пойдем, – вставая, позвала мамаша. – Приятного тебе отдыха. Ты к нам еще приходи. Наши девочки поэтов ох как любят, – и она кокетливо повела глазами.

Взяв Власа за руку, мамаша устремилась по длинному коридору.

«В прошлом огромная коммуналка была, а теперь они ее скупили под бедлам, – думал Влас оглядываясь по сторонам. – Вон, сколько комнат: раз, два три, четыре, пять, шесть… Двери все обиты, как входные, для звукоизоляции…».

– Да ты не озирайся. У нас в это детское время почти никого не бывает. Только такие поэты, как ты. А люди солидные ближе к ночи заглядывают, – хихикнула мамаша.

Пройдя в самый конец коридора, она широко распахнула дверь и заталкивая Власа в комнату в очередной раз пошутила:

– Вот он, сказочный дворец нашей Василисы Прекрасной!

Дверь захлопнулась.

– Вы будете священник Понтий, в гражданской жизни Понтий Доримедонтович Копьев? – обратился милиционер к спускавшемуся по ступенькам храма отцу Понтию.

– Я… – опешил отец Понтий. – А в чем, собственно, дело?

Милиционер улыбнулся, крутанул правой рукой черный лоснящийся ус и продолжал:

– Господин Копьев, дело в том, что мне необходимо срочно с вами поговорить по делу, имеющему прямое отношение к нашему ведомству.

Отец Понтий уныло вздохнул, подумав про себя: «Не достаточно ли сюрпризов на сегодняшний день? Еще мент какой‑то странный. Усы, бородка. Что, им в милиции теперь разрешают не бриться, что ли? Прямо д’Артаньян какой‑то. Хорошо, хоть Мила ушла раньше…».

– Ну что же, если вам угодно, господин милиционер, давайте пройдем в храм, в мою комнату, там и поговорим спокойно.

– Нет, святой отец, в храм мне невозможно. У меня оружие и вообще… Не мне вам церковный устав преподавать. В храм ведь нельзя с оружием входить.

– Что же вы предлагаете?

– Я вас провожу. Вы на машине?

– Да. Она у меня тут через два двора запаркована.

– Вот и пойдемте, а по дороге поговорим.

Отец Понтий замялся:

– Простите… Хотелось бы все‑таки… Я ведь вас первый раз вижу. Понимаете?

– Понимаю, – саркастически улыбнувшись, ответил милиционер и распахнул перед самым лицом отца Понтия удостоверение.

Отец Понтий ознакомился с должностью и офицерским чином милиционера, потом внимательно сличил фотографию с внешностью стоявшего перед ним. «Действительно, он», – подытожил отец Понтий.

– Как будто все в порядке. Слушаю вас внимательно.

Милиционер спрятал удостоверение, и они пошли.

– Говорить мы будем с вами, святой отец, о том, – мягко повел беседу милиционер, – что нужно быть бдительными. Очень бдительными.

Отец Понтий приостановился и непонимающе посмотрел на собеседника.

– А вы не удивляйтесь, не удивляйтесь. По городу разгуливает опасный преступник, беглый убийца, рецидивист Влас Александрович Филимонов… – милиционер выразительно посмотрел на отца Понтия и, делая ударение на каждом слове, сказал: – Вам, между прочим, хорошо известный! А вы что? Где ваша бдительность, господин святой отец?

– Вы шутите что ль?.. Или серьезно?.. – настороженно спросил отец Понтий и осекся.

– Я, Понтий Доримедонтович, более чем серьезно. Какие могут быть шутки, когда вот в эту самую минуту, пока мы тут с вами мило прогуливаемся, Филимонов, возможно, совершает новое зверское преступление. Может быть, насилует какую‑нибудь невинную девушку или еще что‑нибудь похуже… Вот в эту самую минуту! Понимаете, Понтий Доримедонтович?

– Признаться, не совсем я вас понимаю… Я‑то тут причем?

– Понтий Доримедонтович, только вот этого не надо, – недовольно замахал указательным пальцем милиционер, – мы ведь с вами серьезные люди. Вы, конечно, с милицией общаться умеете. Многое про нас знаете, – тут милиционер понизил голос, – но и мы ведь про вас о-о-очень многое знаем, про ваше прошлое.

Отец Понтий залился алым румянцем: