Василь Ткачев - На всё село один мужик (сборник)

За дверью откликнулся Ким – затявкал, потом – было слышно – тонко подвывал: плакал.

Сергей плюнул, махнув рукой, толкнул дверь – и решительно, энергично зашел в квартиру, плюхнулся на диван.

– Грустно, Ким, очень грустно, – отбросив голову назад, хватал ртом воздух, расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке. – Знал бы ты, как грустно, друг мой святой… Хоть умирай… Жить мне, молодому, не хочется. Ты веришь? Эх, Кимуля, Кимуля!.. Ну, а вдруг умер бы и в самом деле? Нет, нет, надо жить. На кого ж я тебя оставлю? Пропадешь ведь. Жить! Нельзя умирать. Нельзя!..

Ким подкрался к хозяину, лизнул в щеку, опять посеменил, все так же мягко неся тело, на свое место – к шкафчику с обувью: он хорошо знал свое место.

Вдруг – звонок. Сергей поднял голову, прислушался: звонок продолжал петь.

– Заходите. Открыто.

На пороге стоял, протирая глаза грязным и помятым рукавом пиджака, Слон. Человек, конечно. Почему Слон – так сызмальства, похоже, прозвище пристало к нему, ведь на сегодняшний день слоном тут и не пахло. Может, и был когда Витек дородным парнем, но теперь от него остались кости да реденькие волосы на голове. Не хватает денег у человека на еду, водка дорогая, а выпить хочется круглые сутки. Алкаш, одним словом. Все перепил-продегустировал Слон, прятали свои от него даже одеколон. Соседи также прячут, ведь стоит ему завидеть флакончик, если тот будет где-то стоять на видном месте – считай, что был: упросит, золотых гор наобещает, слезу пустит. Не устоишь. Прячут соседи хлорофос и другую отраву. Мухи дохнут – Слон живет.

– Здорово, – тихо выжал из себя Слон. – Это ты или кто кричал? Спал я. – Он зевнул, похлопал по губам. – Опохмелиться нету? – Махнул безнадежно рукой. – Хотя когда у тебя было? – Сел осторожно, вроде как табуретка была или сильно горячая, или сильно холодная. – Кричал, спрашиваю, зачем? – И, не дождавшись ответа, спросил: – Которое сегодня число?

Сергей назвал.

– Во! Завтра – ура! – пенсия. Материнская. Ну, так ты что? Бил кто?

– Ничего. Все хорошо. Завтра на свадьбу лечу.

– Далеко?

– В Ижевск.

Слон удивленно разинул рот, шире, чем обычно, округлились глаза:

– Рехнулся? Ты что, правду несешь? Мать честная! Напиться ехать за столько кэмэ! Нет, Сергей, у тебя коленвал в голове из самосвала. Давай мы тут, а? Я сбегаю. Мигом.

– Ты чего притащился? – строго спросил Сергей.

– На крик. Слушай, поставь бутылку. Хоть раз.

– Не пью.

– И не пей. А мне поставь. Любую. Лишь бы пахла. А? Ну, чего молчишь? Ку-ку, да? У тебя же и дни рождения бывают, и праздники другие там. Хотя бы раз дал кувыркнуть. Ты по каким законам, мать твою, живешь? Ты что – не сосед?

– А ты мне ставил бутылки?

– Так ты же не пьешь!

– Предложи. Угости. А там видать будет. Пью не пью, а кто меня когда приглашал? Вы сами по себе. Я – сам.

– Нет, как хочешь, а я не возьму в свой ушат: ехать в такую даль, чтобы напиться! А, может, ты и совсем пить не будешь? А? Молчишь? Дай денег до пенсии – я быстро сварганю! – Слон аж приподнялся, а потом вместе с табуреткой подвинулся поближе к Сергею. – Идея! Гони! Завтра, перед самым отъездом, верну. Мне мать должна – дрова ей пилил. А? Ну! Ты что, мне не веришь?

Повисло молчание. Слон крякнул, кашлянул:

– В Ижевск, говоришь? К сеструхе? А что там пьют, интересно? Не видел?

– То, что и у нас.

– Иди ты! – Слон почесал затылок, шевельнулся на табуретке. – В Грузии только, слышал, есть водка подешевле. Эх, мать твою!.. Выпить бы – и пусть оно все… Серый, я бы, конечно, твоего кобеля взял. Слышал, бабы там про тебя галдели… Розка с Танькой. Розка: не бери, я отказалась, куда же денется – будет и тебе совать своего вшивого.

Сергей поднял на Слона глаза.

– Не врешь? – почему-то спросил, хотя и сам все хорошо понимал.

– Клянусь первой женой. Люблю и балую. Мымра Роза мымре Таньке: не бери, если будет подсовывать Кима. Пусть, мол, дураков не ищет. Себя за интеллигента обосранного выдает, коль собаку купил с рукавицу, не пьет, рюмки с ним не взяли никогда… то пусть и смотрит Кима, если такой умный. Носится с ним, как дурень с торбой.

– Так и сказали?

– А то я глухой, тетерев! Я, когда с похмелья, чутко сплю: мне все кажется, что вот-вот в двери постучат из милиции, но что-то долго разнарядки из ЛТП нет. Я бы Кима твоего взял, кент что надо. Свой мужик. Приглядывал бы. Тюлькой как-либо перебились бы. Но боюсь – вдруг и взаправду из ЛТП разнарядка придет, вдруг про меня вспомнят и загребут. С кем он тогда останется – сечешь? Осиротеет. Да тут и еще одна сторона дела… Я же, Серый, соседей боюсь: денег набрал в долг, тебе признаюсь, так и быть, отдавать пока нечем, боюсь нос лишний раз казать во двор. А его же выводить надо раза два. Само мало. Эх! – Слон встал, потоптался у табуретки. – Нет, значит, ни капли?

– Нет.

– Тогда лети. Лети. Соньке привет. Тяжело мне. Болит все внутри. А денег нет, чтобы лекарство купить.

– Не пей. Совсем.

– Тебе легко сказать: не пей. Я же больной. Ты же, когда больной, что-то глотаешь. Или не так? Лети, Серый, лети…

Он вышел, тихо притворив за собою двери. Сергей провел Слона глазами, задумался: «Может, мне никогда его, Витьку-Слона, не понять? Может, ему так лучше жить, как живет? Кто его знает…» Под руку подвернулся Ким, Сергей погладил его, прижал к себе:

– Вот так и живем мы, брат… Вот так и живем… Ты подожди меня дома… Я быстренько… Еще схожу к соседям… Нет-нет, к другим… Может, кто и выручит нас, братец Ким?..

Из окна старому Андрею хорошо был виден огород брата Якова. Он как раз напротив.

Часто смотрит он на тот огород, вспоминает брата, и кажется, что Яков вот-вот выйдет из калитки, высокий, худощавый, чуть сгорбленный, и начнет что-то перекладывать с места на место, перебирать сухими пальцами веточки деревьев, а то переведет долгий взгляд на небо, голубое и безоблачное, чем-то там заинтересовавшись, и будет стоять в такой позе, пока не занемеет шея.

Давно уже Яков не выходит в огород. Старший в семье, он и ушел первым. Ушел неожиданно как-то, тяжело: нашли его под яблоней утречком – паралич разбил правую сторону. Инсульт. Сын Мишка с женой Зиной, хорошо что на работу еще не успели убраться, быстренько перенесли его в дом, осторожно положили на кровать, на которой и пролежал Яков более года. Тогда – не сегодня: ни одного телефона на всю деревню, поди достучись до «скорой»…

Люди вздыхали, жалея Якова: «Хорошему бы человеку и умереть хорошо, легко. Но не дал Бог, не дал…»

Смотрит и смотрит Андрей на огород. Сегодня ходит там Мишка. Он и ростом чуть пониже отца. И не такой спокойный, рассудительный, хотя лицом – вылитый Яков. Характер же взял от матери, Пелагеи. Минуту назад стоял тут – и нету, все бегом да бегом. Где надо и не надо нос свой всунет. Но хозяин не хуже отца, к чему рука может добраться, – там полный порядок: досмотрено, ухожено.