Александр Саркисов - Гонобобель (сборник)

Он читал негромко, слегка нараспев, играя со словами, как с мехами гармони, читал так, как никто другой прочесть не смог бы.

Держа в руках листы с текстом, он поднялся, голос его зазвучал тверже и громче, прищур стал зловещим.

По телу бежали мурашки, ощущалась общая пришибленность, под такие тексты можно обращать в веру. Да, велик был Поженян. Человек сложной судьбы, он знал жизнь, она его и била, и возносила, и любил он эту жизнь безумно, и не мыслил этой жизни без Севастополя. Он был ВЕЛИКИМ ГРАЖДАНИНОМ ВЕЛИКОГО ГОРОДА!

Великим, но не почетным. В списке почетных граждан города-героя Севастополя Поженяна Григория Михайловича нет, зато есть Кучма Леонид Данилович.

Эх, не дожил он, всего каких-то девять лет не дожил.

Как обычно, за несколько недель до Нового года начиналась приятная суета, добывались дефицитные продукты, достойная выпивка и подарки для родных и друзей. Добыча велась по списку, обязательными пунктами были – шампанское, майонез, зеленый горошек, шпроты и индийский растворимый кофе. Старый, больной капитан III ранга Афанасий Андреевич Бубукин возился на кухне. Пузырящееся на коленях трико, точно повторяющие форму ног разношенные тропические тапочки с замятыми задниками и тельняшка, плотно облегающая ненавязчиво торчащий животик, создавали образ морского волка. Не часто моряку удается встретить с семьей Новый год, а тут еще отпуск, да и пенсия все жарче дышала в затылок. Пенсии Бубукин не боялся, его просто немного пугали хлопоты, связанные с переходом на гражданскую жизнь. Служил он достойно, пройдя все ступени корабельной службы, последние лет пятнадцать командовал гидрографическим судном. Командир он был настоящий и моряк талантливый, но больших чинов не выслужил, что его совершенно не огорчало, Бубукин был счастлив, он умел создавать гармонию между семьей и службой. Он наслаждался жизнью, в преддверии нового 1984 года ему доверили делать холодец. Афанасий Андреевич к процессу подходил творчески, разбирая в хлам разваренные свиные ножки, он не забывал жирного кота Боцмана, который терся о табуретку и вызывающе урчал, и еще успевал незаметно от жены периодически опрокидывать рюмочку, закусывал из эмалированной посудины, где ровным слоем лежала отделенная от костей плоть. В углу глухо бубнил старенький телевизор «Рекорд-312», шла программа «Время». Бубукин аккуратно разложил порезанную кружками морковку, выдавил три зубка чеснока и тоненькой струйкой залил бульон через мелкое ситечко. Гордо, с достоинством, словно боевое знамя, он вынес холодец на балкон. Вернувшись, налил очередную рюмочку и вытащил из холодильника соленые помидорчики. Жена их делала по особому рецепту, Бубукин страсть как их любил. Вот так хлопнешь рюмку, и сразу помидорчик, придавишь его нежно к небу, и он взрывается, наполняя рот нежной соленой мякотью. Размечтавшись, Афанасий Андреевич выпил, взял помидор, и тут из телевизора донеслось: «Нобелевская премия мира за 1983 год присуждена выдающемуся общественному и политическому деятелю Польши Ляху Валенсе…» Помидор упал на пол, испугав кота и забрызгав все вокруг. Отчего-то фальцетом Бубукин закричал:

– Мать! Ты посмотри, что делается!

Перепуганная жена заглянула на кухню, в телевизоре на весь экран демонстрировали фотографию лауреата.

– Фаня, ну что ты меня пугаешь?

– Это же рыжий электрик, балбес и стукач, а ему Нобелевскую премию?!

Вспомнился последний ремонт судна в Польше.

80-й год в Польше выдался ох какой неспокойный. Судно поставили на ремонт в Гданьске на верфи имени Ленина. Напряженка почувствовалась как-то сразу, с момента прибытия лоцмана. Обычно приветливые и словоохотливые лоцмана, неплохо знающие русский, трещали без умолку, сыпали анекдотами, расспрашивали про Союз и рассказывали про Польшу. После швартовки с удовольствием принимали лоцманскую рюмку и обязательный в таких случаях презент. На этот раз лоцман был деловито-молчалив, команды отдавал исключительно на английском, правда, от рюмки и от презента не отказался – поляк есть поляк. Встречал, как и полагается, групповой инженер, капитан I ранга из десятого Главного управления. Это был бог и царь, именно через него шли все финансы на ремонт. В каюте командира его усадили на почетное место, на угловом диване рядком, как школьники, сидели командир, старпом, зам и стармех.

– Ну что, товарищи, ведомость вашу я слегка почекрыжил. И вас, и судно мы знаем, насколько организованно пройдет ремонт, зависит от вас. Завтра вам представят главного строителя и бригадиров.

Зам не удержался и спросил:

– А как вообще обстановка?

Чтобы избежать уточняющих вопросов, групповой инженер ответил исчерпывающе:

– Полная жопа!

Все понимающе переглянулись, а зам растеряно промямлил:

– Странно, а у нас в газетах ничего про это нет.

С утра пораньше закрутилось, завертелось. Главный строитель Войцех Лобачевский собрал бригадиров в столовой команды и раздавал указания. Этот сорокапятилетний здоровяк с висячими «шляхетными» усами дело знал, бригадиры его побаивались и слушали внимательно. Войцех рушил стереотипы. Всегда казалось, что на этом пшеко-жекающем, шипяще-подсвистывающем языке ничего путного добиться невозможно, если только чего-нибудь кляузно-неприличного, заговорческого. Густым басом, обильно перемежая речь ругательствами, Лобачевский заполнял собой все пространство. Закончил он свою речь с учетом сложившейся в последнее время непростой политической обстановки.

– А кто змяст праци бенде мышлеч о страйку, нех за пенедзе идэ до тей рудей курвы в комитет страйковый! Цо змолкли, альбо я не ясно муви? Курча пердалена!

После такого напутствия колеблющихся не оставалось. Судно постепенно обрастало лесами, с утра до вечера стук, скрежет, жужжание, завезли полную ванну спирта-скаженки – начался ремонт.