Саша Саин - Приключения сионского мудреца

«Мне сообщили, что в мединституте, как впрочем, и в других институтах существует система „пометок“ на экзаменационных листках, указывающих экзаменатору: кто должен поступить, а кого надо „завалить“. И проректор мединститута, который присутствовал на твоём экзамене по физике, скорее всего, и выполнял эту роль — ставил галочки! — сказал мне брат. — Тем более что это был последний экзамен, когда решается: кто поступил, а кто нет. Так что тебя „закономерно“ завалили. Что будем делать? — задумался он. — Доказать, что ты сдал — невозможно. В лучшем случае, можно добиться пересдачи экзамена — комиссии. Но они снова докажут твое незнание». — «Ладно, — сказал я, — лучше я подготовлюсь так, чтобы на следующий год не смогли завалить. Я поговорю ещё с Пшезмирским, этот Кашеров — его знакомый и каждый год принимает экзамены в институте». — «Понимаете, я считаю, что неприлично кого-то просить помочь сдать экзамены», — отреагировал Михаил Адамович на мою просьбу поговорить с Кашеровым на следующий год. «Его надо попросить меня не заваливать, а не помочь сдать, не мне помогать, а не помогать своей таджикской половине меня завалить! Вы же знаете: на экзаменах в республике, как везде в Таджикистане, таджик — начальник, а другой, не таджик — помощник для равновесия. Как в ЦК Партии: Первый Секретарь — Расулов, Второй Секретарь — Иванов». — «Да, это советская кадровая политика», — обрадовался Пшезмирский перевести разговор на общую тему.

«Плохо, что мы не знаем, что с мамой!» — никак не мог успокоиться отец. «Она приедет», — пообещали ему мы с братом. «И сейчас будет намного проще, — сказал брат. — Нам теперь не нужны Исаак и Эмма. У меня сейчас достаточно знакомства, в том числе, и в психиатрической больнице в Кокташском районе, это в тридцати километрах от Душанбе. Главный врач и зав. отделением всё сделают, что я им скажу», — объяснил он новую ситуацию. «Зачем так далеко от города?!» — ужаснулся папа. «Туда ни Эмма, ни Исаак не доберутся. Они не имеют там связей, это республиканская больница, — сказал брат. — Там её будут лечить столько, сколько надо, а не сколько этого хочет Эмма!». — «Там, конечно, лучше во всех отношениях, — согласился я, — но Эмме и Исааку, по-моему, уже давно всё равно. Они сами её сейчас боятся. Если будут вмешиваться, то только с целью нам нагадить, а не помочь маме».

«Смотри, вы точно угадали!» — не мог нарадоваться отец и показал нам телеграмму: «Встречайте 5-го сентября, мама». — «Не угадали, а знали! И на тебя она все ещё злится! — объяснил я отцу. — Она подписалась как мама, а не как Люся». — «Смотри, а я даже не обратил на это внимание!» — удивился папа. «Ты очень доверчивый», — сказал я ему маминым тоном. «Всё равно хорошо, что она приезжает! — не мог он нарадоваться. — Если только она не передумает!» — испугался он. «Если и передумает сейчас, то приедет через пару недель. Это говорит о том, что ей плохо», — подумал я, но отцу этого не сказал. Мать все же не передумала и появилась первой на трапе самолёта ТУ-134, прилетевшего из Москвы. «Я не знаю, где мои вещи, — растерянно сказала она, — самолёт совершил посадку в Казани из-за неисправности. Я не хотела там ждать, пока он опять полетит, пошла к начальнику аэропорта и он, хороший человек, меня в другой самолёт посадил, а вещи остались в том самолёте». — «Так твои вещи уже в этом самолёте», — заверил её брат. «Нет, я не хотела, чтобы он передумал, и сказала, что я без вещей», — объяснила мама, как ей удалось «избавиться» от вещей. «Ладно, не переживай, — успокоил её брат, — вещи твои я найду». — «Ну, хорошо, — успокоилась ненадолго мама и тут же перешла к другой проблеме, — вы разве дадите мне спокойно жить! Вы и там всех настроили против меня и не дали мне там спокойно жить. Поэтому я решила: что я там буду одна, если вы всё равно и там…». — «Конечно, лучше нам здесь давать прикурить», — рассмеялся брат. «Я вам даю прикурить?! — возмутилась мама и вдруг неожиданно сказала: — Хорошо, если вы считаете, что я больна, так лечите меня, я согласна лечь в больницу! Там мне без вас действительно было спокойнее». Она выглядела уставшей и похудевшей. Папа испуганно на нас посмотрел. «Почему она решила лечь в больницу? Что случилось?» — спросил он нас, когда мама занялась приготовлением обеда, после возвращения из аэропорта. «Потому, что чувствует, что больна», — объяснил я ему.

«Нужно только Эмме позвонить!» — потребовала мама на следующий день. «Обязательно!» — заверил её брат. «Куда мы едем так долго?» — спросила она меня и брата по дороге в Кокташ, в республиканскую больницу. «В больницу», — сказал брат. «Разве надо так долго ехать? — спросила она как-то безучастно, а потом беспомощно добавила: — Всё равно, лишь бы без вас». В этот раз мы маму отвезли на легковой машине без участия психиатров и санитаров. В больнице ей уже было приготовлено место в палате. Зав. отделением — 45-летняя психиатр, заверила брата, что всё сделает для мамы. «Занимайся обменом, — посоветовали мы отцу, — нельзя терять время. Надо дать объявления об обмене и здесь, и в Бердичеве». После появления объявлений в газетах «Коммунист Таджикистана», «Вечерке» и в бюро обмена, к нам в кибитку повалил народ толпой! Желающих покинуть солнечный, трясущийся от землетрясений Душанбе с гостеприимным таджикским населением, которые отсылают кого в Ленинград, кого в другие места России, было много. Еще и землетрясения, более 400 в году — больше одного раза в день! К счастью, не все ощущались, основную массу только сейсмографы регистрировали и моё заднее место. Я их этим местом научился определять, лежа на топчане, например. Но сегодняшнее я почувствовал, сидя в кресле у парикмахера в гостинице «Душанбе». Кресло подо мной заходило, парикмахер не достриг меня, бросил свои приспособления и выскочил на улицу, оставив меня в кресле, завёрнутым в простынь. Уже стоя за широким окном гостиницы, на улице, он звал меня тоже наружу — присоединиться к нему. Такое сильное землетрясение я ощутил впервые, и мне было даже интересно — ощущение, как на качелях. Здание шатает, арматура трещит! Через пару минут всё прекратилось, тогда и парикмахер вернулся. «Так нельзя! — укорил он меня. — Надо выскакивать из здания, как я!» — объяснил он на своём примере. Через неделю мама нас встретила как своих добрых хороших знакомых, а ещё через неделю как детей. Только отца она продолжала незлобно укорять, что он был неправ. Она вроде, как бы вдруг, вспоминала и спрашивала, «зачем мы это всё ей делали», но это её всё же меньше волновало. Её можно было легко отвлечь на другую тему. Она могла смеяться, радоваться нашему приходу. Спрашивала, когда мы уходили, когда мы ещё придём. Вскоре уже и посещениям отца она радовалась, и он с ней разговаривал, как до болезни. «Дружная семья, — вспомнили мы с братом слова тёти Фани, — это та, когда все ее члены дружно живут!». — «Если бы она всегда была такой, — повторял всё время отец, — я бы ничего больше не хотел». Он удивлялся, как она так быстро пришла в себя. «Лекарства принимает, и Исаак с Эммой не мешают», — объяснил я ему.