Саша Саин - Приключения сионского мудреца

Анатомия была первой в расписании занятий. Вторая группа — 5-я аудитория. Я вошёл, успев одеться в вестибюле в халат, и шапочку натянул на голову, как у поваров — рукоделие живущих по соседству от института женщин и продающих всё это. Первый «согруппник», на которого я наткнулся в аудитории, лежал на белом мраморном столе посередине комнаты, весь чёрный, пахнущий сладковато-едким формалином. Он был голый, наполовину разделанный, в некоторых местах до костей, живот вспорот — без внутренностей. Он назывался «труп» и был заботливо для нас приготовлен, чтобы пощекотать, наверное, нам нервы. Я с детства ещё ни разу не видел и «нормальный» труп, и похорон избегал, а тут такой ужасный! Сразу стало нехорошо, и пронзила мысль: «Выдержу ли я всё это?!». Всегда слышал, что многие из-за этого бросают мединститут, поэтому весь собрался, чтобы выдержать, а то будет очень обидно из-за какого-то трупа бросить учёбу! Кто он такой! Познакомившись мельком с трупом и стараясь на него меньше смотреть, сел около него на расстоянии полуметра. Так как стулья стояли вокруг этого стола с трупом, и несколько живых «согруппников» тоже сидели напротив меня, с другой стороны трупа, а другие с моей стороны, решил им уделить больше внимание, чем трупу. Недалеко сидела студентка моего, примерно, возраста, светловолосая, курносая, с обилием веснушек. Она, чувствовалось, была общительной и всё время повторяла, что очень боится анатомии и знает, что это такое. Она медсестра, и сейчас по ночам ещё в больнице дежурит, т. к. деньги нужны на учёбу. Ко всему прочему, она из Кайракума, что около Ленинабада. «А ты откуда?» — спросила она меня. «Из сельхозинститута», — ответил я. «Там учишься?» — не поняла она шутки. «Нет, живу, — объяснил я, — в одной остановке отсюда». — «Тебе повезло, — сказала она, — хорошо жить с родителями». — «Нет, это они живут со мной», — поправил я, чем окончательно её запутал, и она обращалась уже к другим с вопросами. Стали подходить и другие. Пришла еще одна, и тоже со светлыми волосами. И сразу стало тесно в комнате! Круглая, как большая тыква, голова, соответствующие щёки, маленькие глазки. А лба почему-то не заметил. Она была, как две или даже как три «курносых»! Это, наверное, и есть Букашкина — решил я. Затем пришёл не совсем таджик, да и не совсем русский, но без тюбетейки — в медицинской шапочке. Он был худой, с удлинённой прямоугольной головой, узкими плечиками и очень женственный. Свои руки он складывал накрест перед грудью, приговаривая: «Ой, господи, да я и не знал, что надо сюда, хорошо, мне подсказали. Ой, господи, надо ещё книги всем вам раздать! Нагрузили меня! Ой, господи, да что ж это такое, господи?!». Голос у него был тонкий и очень мелодичный, такие как он, стояли у ворот в тюрьме и открывали ворота. Они тоже были женственными и назывались кто Машей, кто Маней или проще, по-зэковски — «петухами». Но этот оказался ещё и старостой группы с фамилией Мулюков. «Петя», — обратилась к нему курносая, она уже многих знала. Все, вроде бы, уже собрались. И наконец, вошла маленькая чёрненькая ассистентка, довольно хорошо говорящая по-русски, что было трудно предположить по её лицу, и Шариповой назвалась. Мы все встали поприветствовать «учительницу первую нашу». И наконец, после учительницы вошла осторожно та, которая мыла окна, когда я смотрел с «маленькой», как это другие делают. В этот раз она была уже не в халатике, а в юбке, кофточке и с портфелем, высокая причёска, заострённое лицо, заострённый нос и лоб «присутствовал». Ей явно было не 17 лет, она только слегка смущённо извинилась за опоздание. «Как ваша фамилия?» — спросила ассистентка. «Разумова», — сказала с достоинством опоздавшая, как будто пришла на заседание торговой палаты, как я в Госплан, а не учиться у ассистентки.

Ассистентка с трудом нашла ее в журнале и произнесла: «Разумова Тамара, да?». — «Да», — охотно согласилась опоздавшая. «Хорошо, садитесь», — указала ассистентка на стул около меня, только он был свободен. «Опоздавшая» так же с достоинством достала из портфеля халат, шапочку и не торопясь, медленно оделась. «Завидная неторопливость, — подумал я, — она всегда опаздывает на поезд, но успевает на подножку последнего вагона заскочить». Худое лицо, выдающиеся верхние скулы, высокий лоб, глубоко посаженные глаза, с горбинкой тонкий нос, колкий взгляд. «Могла бы быть монашкой, — подумал я, — если бы не подчёркивала свою фигуру, не размахивала бёдрами: медленно и важно. Это не по-монашески как-то. А вообще, довольно нудная компания, — подумал я. — Да ещё этот „жмурик“! И эта училка какая-то убогая, на площицу — лобковую вошь похожа. Это так культурно, конечно, её лучше называть по народному — „мандавошка“!». «Давайте познакомимся, — предложила „мандавошка“. — Одинаев!». Встал один длинный, худой, лет 18, с маленькой физиономией без лобика, похожий на зародыш 13-недельный. «Можно было бы еще с абортом успеть! — пронеслась у меня глупость в голове. — Ещё даже из органа полностью не вылез, а уже в институте учится, вот что значит быть местным!». — «Зухурова!» — встала тоже местная, с овальным лицом, обиженно надутыми губками и взглядом исподлобья, как будто бы кто-то по щекам только что нахлестал её. Маленького роста курносая Ася весело встала, и так же весело села. «Будет душа коллектива, но необязательно. Кто вначале очень бойкий — это от страха. Затем часто занимает „место у параши“». «Букашкина!» — точно, встала та, на которую я и подумал — «бегемотиха». «Мулюков Петя!» — староста. «Петух» встал и нежно согласился, что он это. Затем я, тоже негромко, но надеялся, не так нежно.

«Сегодня начнем изучать череп, — сказала „площица“. — Череп состоит из многих костей, кто знает скольких? Начнём с самой сложной — основной кости: os sphenoidale». — «Вот тебе на, — подумал я, — сразу стала „материться“». «Поизучав» os sphenoidale, отправились быстро в актовый зал на лекцию по анатомии. «Здесь не занято?» — спросила Ася — курносая, и села рядом. Лекцию читал невысокого роста полный, лет 50-ти, с розовым круглым лицом, в белой плоской шапочке, типа ермолки — профессор Фромкин. «Он из Ленинграда, уже давно приехал», — сообщила Ася. Она не сообщила, что он, к тому же, ещё и еврей, что я и без неё видел. «Вот дурак! — подумал я. — Уехать из Ленинграда! Когда таджик меня в автобусе туда отправлял, я бы с удовольствием туда уехал, а ещё лучше — в Нью-Йорк или хотя бы в Вашингтон. От Советской власти мне хочется только одного — возможности уехать. Это у меня почти с детства. Какая бы система ни была здесь, всё равно ничего не изменится. В Израиле тоже, ведь, колхозы есть — кибуцами называются, но нет голода. Хотя любой русский, в особенности хохол, скажет, что еврей — не для сельского хозяйства, т. к. не ходит в грязной одежде и не любит колхозную грязь. А чистенькие интеллигенты — не для земли. И, даже, оказывается, не для науки, поэтому в ВУЗ поступить не дают. Нам на анатомии сегодня сразу труп в нос воткнули, чтобы мы привыкли к плодам медицинского труда, что ли? — отметил мысленно я. — И этот Фромкин уехал из „колыбели“ русской революции, конечно же, не от хорошей жизни, там не был бы профессором. Хотя здесь тоже никогда не станет зав. кафедрой. Зав. кафедрой — таджик, я его видел, похож на саудовского муллу». Фромкин лекцию читал энергично, неприлично картавя, и поэтому прервал мои размышления. Но здесь не Украина — никто не смеялся. Он тоже рассказывал про «основную кость черепа», которая имеет много ходов, каналов, где сосуды и нервы проходят. «Давайте пройдёмся с вами по каналу, где зрительный нерв — нерв оптикус проходит, — предложил он одной сидящей в зале студентке лет 17-ти или 18-ти. — Как вас зовут?» — спросил он у зардевшейся от неожиданности симпатичной студентки. Явно желая именно с ней пройтись по узкому каналу. «Хорошо, что тема — не прямая кишка», — промелькнуло у меня. «Света Симоненко», — произнесла студентка. «Очень приятно, Света, пойдёмте!» — пригласил Фромкин и, взяв её под руку, как в ЗАГС, но без марша Мендельсона, повёл в «мысленный канал», объясняя, в каком они сейчас месте и изгибе. «Видела бы его жена-старушка, где и с кем гуляет её профессор!». Несмотря на эротическое содержание лекции, она не была весёлой. Да и что может быть весёлого в костях?! Затем отправились на практические занятия по органической химии, в другом корпусе. Нашли свою аудиторию и шли уже, как бараны, стадом — с пастбища на пастбище. Выбрал место во втором ряду, около входа — за первым столом. «Хватит, — решил, — прятаться, как в техникуме!». — «Свободно?» — спросила Ася и села рядом. Через 10 минут после звонка зашёл педагог в грязноватом и уже не белом мятом халате, длинный — лет 45, похожий на чайханщика. Осмотрев нас всех насмешливо, с видом: «Ну, и вляпались вы!», он начал: «Будим зинакомитись, моя фамилий Нуралиев Сайдуло Нуралиевич. Будим жюрнал сымотреть, — перешёл он к нам — конкретно. — Одинаев Абдулло, кием хочишь бить? Духтуркалон (главний врачи) хочишь бить? Садис, не будишь учить химий, будешь калаварам — галава капусти! Разумови, чиво такой кислий? Будимь сикоро кисилот учить. Мулюков Петя, чито такой имя, ти чито не точик?». — «Не таджик, у меня мама русская», — виновато произнёс староста. «Ага руськи, а папа точик? Зиначит и имя должин точик бить! Ти начальники и старости, значит ти уже духтуркалон! Сегодня будем с вами учить окисис и закисис. Кито знает окисис и закисис?». — «Накисис и викусис», — пронеслось у меня. «Он узбек, — объяснила Ася, — а у них все на „сис“ заканчивается». — «Ах, да, — вспомнил я, узбеки при встрече спрашивают друг у друга: „Якши ми сис?“ (Хорошо тебе? Как у тебя дела?)». — «Ати знаишь окисис, закисис?» — почему-то выбрал он сразу меня. «Надо на него добрее смотреть, — понял я, — а то сразу стану „духтуркалон!“». — «Завтра будим делить лаборатории работа», — пообещал нам «окисис-закисис». Физика была следующей парой, и хорошо, что в том же корпусе и не надо было стадом куда-то в другой корпус брести. Ася, уже не спрашивая, свободно ли место, села рядом. После звонка в аудиторию вошёл маленький, худенький, чёрненький по бокам, т. к. остальная поверхность головы блестела из-за отсутствия волос. «Он облучился на атомном реакторе», — объяснила Ася причину его лысины. «Заволунов, — представился вошедший. — Я — зав. кафедрой физики и буду проводить у вас занятия по физике в первом семестре, затем мои сотрудники будут проводить занятия». — «Не нашлось местного таджика, кандидата наук, пришлось бухарского еврея сделать зав. кафедрой», — посочувствовал я ректору института. Заволунов рассказывал очень увлечённо. Чувствовалось, что он любит физику, жаль только, что я её не любил. После занятий Ася спросила, не иду ли я в столовую. «Пойдём ко мне, покажу, где живу», — предложил я и отвёл Асю к себе домой. Пообедав с Асей, рассказал ей немного о себе, а больше о брате. Ася досиделась до тех пор, пока брат не пришёл, и с интересом послушала и его рассказы.