Саша Саин - Приключения сионского мудреца

На следующий день Разумова уже переписала расписание занятий, когда я пришёл в институт. В библиотеке получили книги и пошли ко мне домой. Разумова решила моей маме помочь сварить борщ и куриное жаркое, вернее, посмотреть, как мама это делает. «Будет хорошая хозяйка», — ехидно сказал брат, придя с работы. Отец тоже с этим согласился, но без ехидства. Разумова помогала маме накрыть на стол. Она имела особенность не мешать, не встревать в разговор, но готова была откликнуться, если это было уместно. Она двигалась спокойно, уверенно, не дёргалась, не громыхала стульями, ложками, вилками, не разливала борщ. Была незаметна в быту, а это очень ценилось в нашей семье, в особенности мной, после многолетних боевых действий в нашей семье. Четвёртый курс учит всё знать и уметь: быть немного урологом — один месяц; педиатром стать тоже за один месяц; рентгенологом; нейрохирургом; ортопедом — травматологом, невропатологом, фтизиатром на это уже полтора месяца отводилось, и даже детским хирургом за три недели. Первым делом увидел Мулюкова, придя на занятия.

«Ну, как отдохнул? — спросил Петя. — Да ты даже не загорел и, как был, остался худым и бледным», — сообщил он мне. «А как ты отдохнул? — спросил я Петю в свою очередь. — Как Гена Мешков?». — «Да ну его, надоел, — не очень искренне ответил Петя. — А вас скоро всех на хлопок увезут! — обрадовал он. — В деканате сказали, в этом году большой урожай, и надо успеть всё собрать. А сколько предметов, ужас! Как всё успеем? И все предметы такие ужасные!» — волновался Петя. «Ой, здравствуй! — подскочила Ася. — Где ты так хорошо отдохнул, хорошо выглядишь!». — «Прям хорошо, — не согласился Петя, — посмотри, какой он бледный и худой». — «Да, похудел», — согласилась сто- или более килограммовая Букашкина, которая не похудела. «Ой, Томка, здравствуй! — бросилась Ася обнимать вошедшую Разумову. — Как ты хорошо выглядишь! Где отдыхала?». — «А Тамарка растолстела», — прыснул со смеху Петя Мулюков. «Да, немного поправилась», — согласилась «поправленная» Букашкина — у неё медицинский халат, заметно перестал сходиться на животе. «А ты, Милка, похудела», — обрадовал её Петька. «Да, — согласилась Милка, — я на 10 кг похудела». Теперь уже Аська прыснула со смеху: «Ну, ты, Милка, и рассмешила!» — призналась Ася. Букашкина на неё недовольно посмотрела. «У тебя что, халат меньше стал?!» — хохотала Ася. «Да ладно вам, — помирил всех Петя, — на хлопке лишний жир не помешает». — «А ты поедешь?» — спросила его Букашкина. «Я бы с удовольствием, — вздохнул Петя, — но кто знает этого Хамидова, такой противный, не пустит, наверное, из-за сердца». — «А Гена Мешков поедет?» — поинтересовалась Ася. «Нет, нет! — испугался Петя. — У него ведь такая сильная близорукость, плохо очень видит, ему нельзя напрягаться». — «Ты всех, Петя, жалеешь, — возмутилась Ася. — А тебя никто, в том числе и Генка, не жалеет!». — «Да, он противный, — согласился Петька, — но мне всех действительно как-то жалко».

«Мне вас всех тоже жалко, — заявил незаметно вошедший в аудиторию ассистент кафедры рентгенологии Аминов — бухарский еврей, худощавый и подвижный. — Вас скоро отправят на хлопок, и мне всегда жалко студентов. И с программой придётся ужаться. Пойдёмте, я вам вначале покажу нашу клинику-кафедру. У нас, как вы знаете, кафедра рентгенологии и радиологии. Мы занимаемся не только диагностикой, но и лечением — лучевой терапией опухолей. А затем все пойдём на лекцию нашего зав. кафедрой профессора Шамсудинова». Кафедра рентгенологии располагалась в десятом корпусе в Караболо, в том же корпусе, где я проходил практику, где было онкологическое отделение, а значит, рентгенология тоже была близка к доценту Грызлову. Но в отличие от патанатомии, здесь диагнозы ставились в темноте, в тёмном рентгеновском кабинете и у живого еще больного. Я всегда боялся «приговора» рентгенолога: что у меня с язвой, например, когда он вертел меня своими резиновыми рукавицами и просил проглотить ещё глоток бария, по вкусу — мел с водой. При этом резиновая лапа давила на живот с разных сторон и, наконец: «Всё выпить! Так, все — выходите».

«Рентгенологов все боятся! — сказал Аминов, заведя нас в один из кабинетов, словно угадав мои мысли. — Здесь темно, мрачно, голос невидимого вещателя, который всё видит! Но, к сожалению, это не всегда так», — отметил Аминов. Затем осмотрели всё оборудование для радиоизотопной диагностики и лучевой терапии. Всё выглядело торжественно и весомо, как на атомной электростанции. Профессор Шамсудинов — лысый, в мятом халате, похожий на продавца овощного ларька, так и начал свою лекцию, что если мы уже запаслись картошкой, то можно принести на кафедру в мешках, и после рентгеновского облучения она не будет прорастать и сохранится всю зиму. И по тому, как все ассистенты и доцент так же весело смеялись, как и при мальцевской шутке с «пальцем гинеколога» — это тоже означало, что и это была постоянная фирменная шутка кафедры рентгенологии. Профессор в конце лекции нам пожелал успеха в битве за урожай, «а остальные темы — после хлопка», — пообещал он. Затем мы отправились в 4 корпус на кафедру урологии, здесь нашим учителем оказалась женщина, похожая на мужчину больше, чем Петя Мулюков. «Николаева Мария Ивановна», — представилась нам коренастая женщина с хорошо развитой щетиной на лице и грубым на срыве голосом. В этом отделении чувствовалось — имеют дело с мочой. В коридорах можно было видеть мужчин с прикреплёнными с боков бутылками, банками, в которые были опущены резиновые трубки, соединённые с мочевыми путями. Женщины, несущие банки, разные ёмкости с мочой на анализы. «У нас тут много лежит больных, преимущественно мужчин пожилого и старческого возраста, с аденомой простаты, которые своё уже „отмочили!“ — высказала своё пожелание врач Николаева. — Таджикистан является эндемическим очагом мочекаменной болезни, и вам повезло, сейчас у нас будет операция на мочеточнике. Пойдёмте, все наденьте шапочки, спрячьте волосы, наденьте бахилы и тихо заходите». Оделись в «предбаннике» операционной, где пахло йодом и кварцем. Поверх обуви надели белые матерчатые чехлы, т. н. бахилы, привязали тесёмками их к ногам и прошли в операционную. Стали с боков, по краям операционного стола. Там уже лежала жертва на столе, перед которой сгрудилась «стая грифов»: ассистенты, клинические ординаторы, у головы пациента трудилась анестезиолог. По ней также трудно было узнать, «это она» или «это он», фигура была покрупнее, чем у Николаевой, и голос погрубее и без надрыва. «Фигура» прижимала маску к лицу больного, пока у него глазки не закатились.

Этого «фигуре» показалось мало, и она приказала медсестре: «Мышечный релаксант!». Медсестра с удовольствием ввела внутривенно вещество и к «закатившимся глазам» добавилась еще и остановка дыхания! Только сердце еще стучало в бездыханном теле! После чего анестезиолог расширила рот больному, ввела интубатор, напоминающий кочергу, и по этой «кочерге» ввела трубку в трахею, присоединила её к дыхательному аппарату и, наконец, грудная клетка стала раздуваться и спадать — дышать. Это вызвало у нас всех облегчение, больной стал получать, наконец, кислород! Меха дыхательного аппарата двигались вверх и вниз, нагнетая воздух в лёгкие больного. До этого, глядя на бездыханное тело, я сам стал ощущать нехватку воздуха! А анестезиолог не спешила, всё делала медленно, словно давая возможность больному задохнуться. И тут же «стая грифов» набросилась на больного: его стали разрезать, рвать крючками во все стороны. Наша Николаева тоже с удовольствием подключилась к этой «стае»: кто-то резал, кто-то отсасывал трубкой кровь, кто-то тампоном тыкал и, наконец, через минут сорок, кто-то объявил: «Вот он — камень мочеточника!». Затем стали шить, продолжая отсасывать кровь, это делалось уже медленнее. А кожа зашивалась уже совсем медленно. Затем стая хищников удалилась, а анестезиолог, вытащив трубку из трахеи, стала по-панибратски хлестать больного по щекам, пока ему не надоело, и он открыл глаза. «К следующему разу готовьте мочекаменную болезнь», — приказала нам Николаева.