Наталия Медведева - Смерть Юрского

Натали ему позвонила еще через год. С мужем развелась и жила с девочкой в небольшой квартирке. Они организовывали пати, и Натали Толечку пригласила. Потому что много актеров было приглашено. Ее подружка тоже в актерстве была.

Толя приехал на два часа позже. Ну и лучше. Там уже все выпили и покурили, были веселые. Много набилось людей в небольшую квартирку. Американские актеры. Они все милые, славные ребята. И с ними весело. Никто, конечно, не говорил об абсурдности своей жизни, все говорили о приближении Мечты. Того взяли на рольку в спектакль, этот вчера был на пробах — стучал по дереву, чтобы не сгладить, и все за него тоже стучали и держали пальцы скрещенными, чтобы посчастливилось ему, говорили „Сломай ногу!" — это такое напутствие англосаксонское, вроде „ни пуха". Ну и Толечка тоже рассказывал удачные свои истории, когда брали, когда все получалось. И создавалась такая замечательная обстановка всеобщего успеха, удач и оптимизма. Все улыбались и пили вино. Натали только все время над кем-нибудь подшучивала. Она не была в актерстве. Это было некстати. Как-то выбивалось из общего настроения. В конце концов, сидела одна в кресле у окна. А ее подружка, тоже русского происхождения, была совсем не русской. Она как калифорнийка выкрикивала „Wow!", или „Сгеаt! Incredable!", или, на чье-нибудь сообщение, „It’s fantastic!", очень позитивная была девушка.

Один мальчик напился и стал агрессивен. Другому, тоже актеру, стал кричать „шит!", но непонятно о чем. И когда Толечка уходил, тоже выпил немало, он увидел этих двоих у бассейна, дом с бассейном был. И один вдруг другого как толкнет, и тот, что кричал „шит!", то есть „говно", упал в бассейн. Прямо в одежде в воду и стал барахтаться. Плавать не умел!!! И тот, что толкнул, ну, не специально, может, и не хотел вовсе, чтобы тот в воду упал, но, увидев, что он плавать не умеет, стал хохотать и в ладоши хлопать, сгибаясь вдвое, „Идиот! — кричал. — Тебя не возьмут! Не возьмут! Ты даже плавать не умеешь! Идиот!" И Толечка сообразил, что это ведь тот мальчик, что ходил на пробу, за него пальцы скрещенными держали, а он даже плавать не умеет. Он очень осторожно доехал до дома, все-таки выпил очень много. Но, придя домой, он подумал: „Все равно я уже пьян, так что можно и совсем напиться!" И допил галлоновую, еще половина оставалась, бутыль шабли. Надо было все покупать галлонами и пачками большими — получалось дешевле. И когда покупал такой большой пакет-пачку, тебе подарочек давали, купон со скидкой на следующую покупку, экономия десяти центов, а иногда и всех двадцати пяти. Толечкины родители — те были большими поклонниками такой вот бесплатной „литературы" — и целые сборники купонов со скидками присылали. И надо было сидеть изучать и вырезать те, что подходили тебе, складывать купоны вместе — там один цент, тут два цента, глядишь и сэкономили все десять центов на покупки.

Утром Толечка на работу не пошел. Какое там бриться и прыскаться! Голову было не поднять. Он позвонил и сказал, что заболел. Ну и голос был такой слабый, что поверили. И не обязательно от врача справку, когда один денек пропустил. Сказал, что отравился какой-то китайской едой. Еще и посочувствовали. Спросили название ресторана, чтоб туда не ходить. Хорошо, что Толечка сообразительный, назвал самое типичное китайское — „Голден Палас". Золотой Дворец.

Он целый день сидел дома, смотрел TV, всевозможные дневные серии. Он даже узнал в одной паренька с вчерашней пати. Маленькая роль у него была, он играл медбрата в госпитале. Совсем, надо сказать, ерунда. Он входит, и в руке „утка", якобы больному сменить. И он улыбается входящему врачу, главному персонажу. То есть эта сцена с медбратом нужна была, чтобы показать, как растерян главный персонаж, даже не заметил улыбку, не откликнулся на нее. И больше медбрата не показывали. Толечка взял и прорепетировал эту сценку. Перед зеркалом. С маленьким тазиком в руке. Он вошел — то есть из ванной вышел — и приподнял бровь, якобы главного персонажа увидел, ну, и улыбнулся. В зеркало. Вроде себе самому. И тазик в руке. На эту роль кого угодно могли взять, хоть немого. Да, но на пробах наверняка надо было что-то говорить, хоть имя назвать. А мальчик — американский медбрат, вот и не взяли бы на роль Толечку. С акцентом потому что. А в роли ни слова! Абсурд. Толечка пошел и купил пива. Пешком сходил.

Было так жарко, еще смог этот… Но все-таки у Сан-Висенте и Мелроуза он увидел кусок неба. Перед закатом время, и все было в розово-малиновых полосах. И будто свечой подсвечены. Такой вот свет от заходящего солнца. Толечку уже знали в этом магазинчике, Севен-илевен. Он часто пешком к ним ходил, они видели. И еще они там знали, что он в актинге — он „Драмалог" там покупал каждую неделю. И как раз был четверг. Но обычно-то Толечка с утра бежал, до работы купить. А тут и на работу не пошел, и за „Драмалогом" не прибежал.

Он позвонил Натали, но ее не было, ответила подружка. И Толечка сказал юрским своим голосом: „Послушайте, любезная… Приезжайте ко мне, а? Посидите со мной, а то мне что-то тошно. Я один тут сижу и рольки всякие разыгрываю. Из „Крестного отца" вот…" Подружка Натали затараторила по-калифорнийски, что „Вау! Ал Пачино мне самой нравится! Ну, ты не грусти, Толя. Я должна бежать на класс. За мной мальчик заехал, у меня машины нет. Я напишу Натали, что ты звонил. Не грусти, Толя, Бай!"

Натали пришла и стала звонить всем, чьи имена оставила на листочке подружка. А у Толечки никто не отвечал.

Толечка поставил „Дорз" очень громко. Специально. Он уже был пьян. Но вообще-то он никогда не был по-настоящему пьян. Все это игра в пьяного была. Потому что хотелось быть опьяненным жизнью, предчувствием будущего, приближением Мечты. Когда он услышал раздраженные голоса внизу, под лестницей в его квартиру, то понял — сейчас они за управляющим пойдут, значит, он скоро к нему придет. Просить музыку сделать потише. Толечка достал свой пистолет, взвел курок и выстрелил себе в голову. У него не очень хорошо получилось, и пуля вышла сверху черепа, так что даже на потолке были какие-то сгустки, клочья кровавые. Но он уже лежал под стеной, а в дверь стучал управляющий.

Родители похоронили Толечку на еврейском кладбище. Хотя он не был религиозным. Скорее по обязанности ходил в синагогу, ну и чтобы родителей не обижать. Родители его сделались такими старенькими, совсем допотопные старики. Хотя в Лос-Анджелесе еще как молодцом держались, это вообще наполовину город старичков, так что все за собой очень следили. И они тоже. А на кладбище они такие были несчастные, трясущиеся… Натали пришла на похороны. Без подружки. У той был нервный срыв из-за того, что она не поехала к Толечке, последняя с ним разговаривала, с живым. Поехала бы, он не застрелился бы. Но Натали думала — все равно однажды он бы застрелился.